Джулиан Баджини - Свинья, которая хотела, чтоб её съели

Если вам трудно это сделать, то одна из причин этого состоит в том, что у вас, как у летучей мыши, нет членораздельной речи (языка), или, если быть немного более великодушным, есть лишь примитивный язык писков и криков. И дело не в том, что у вас нет языка для выражения своих мыслей, у вас просто нет мыслей — по крайней мере, таких, которые задействуют какие-то лингвистические понятия.

Другой причиной, и, пожалуй, самой главной, является то, что летучие мыши ориентируются в пространстве с помощью эхолокации. Писк, который они издают, служит своего рода радаром, который позволяет им определить наличие вокруг них объектов по тому, как звук этих писков, отражаясь от объектов, возвращается к ним. Каково это воспринимать мир подобным образом? Можно предположить, что ощущения летучей мыши похожи на наши визуальные ощущения, но это маловероятно. Третья причина является еще более странной и состоит в том, что летучая мышь, наверное, видит перед собой некий экран радара, похожий на экран радара в кабине авиапилота.

Нет, все же наиболее вероятным объяснением будет то, что восприятие мира с помощью эхолокации совершенно отличается от человеческого восприятия мира. Можете ли вы вообще себе это представить?

Источник: статья Томаса Найджела «Что значит быть летучей мышью?», опубликованная в журнале «Вопросы о человеке» (Кембридж Юниверсити Пресс, 1979) (?).

Впервые предложение представить себе мир ощущений, которые испытывает летучая мышь, было сделано в знаменитой статье американского философа Томаса Найджела «Что значит быть летучей мышью?». Трудность — если не невозможность — дать ответ на этот вопрос, кажется, отражает неустранимую проблему в аналитической философии.

На самом деле, научное изучение сознания находится на мертвой точке на стадии младенчества и уж точно еще не достигло половой зрелости. Во многих случаях мы сейчас понимаем очень многое. В частности, нет сомнений в том, что разум (сознание) зависит от функционирования мозга и что мы проделали уже большой объем работы в плане составления «карты» мозга: в обнаружении тех его областей, которые отвечают за определенные функции разума (сознания).

Но несмотря на это по-прежнему остается проблема под названием «разум-тело». То есть мы знаем, что существует своего рода тесная связь между разумом и мозгом, но по-прежнему остается загадкой, как нечто физическое, вроде мозга, может порождать субъективные ощущения разума.

Летучая мышь Найджела помогает кристаллизовать эту проблему. Мы можем понять, как работает мозг летучей мыши, как он воспринимает окружающий мир через эхолокацию, но это физическое и нейронное объяснение все равно не дает нам представления о том, что же чувствует сама летучая мышь. Таким образом, мы не в состоянии заглянуть в разум (сознание) летучей мыши, даже в том случае, если нам будет известно все о функционировании ее мозга. Но как же это может быть верным, если существование разума зависит лишь от функционирования мозга?

Говоря иначе, отличительным признаком разума служит восприятие мира от первого лица. Каждое разумное существо воспринимает’ мир с точки зрения какого-то «я», не важно, осознающего себя или нет. Но физический мир характеризуется исключительно в формах третьего лица, все в нем — это «он», «она» и «оно». Именно поэтому описание мозга и его работы может быть полным, потому что оно включает в себя все, что может' уловить взгляд третьего лица, и тем не менее упустить из виду то, что кажется самым важным для ощущений — взгляд от первого лица.

О чем же это говорит? Означает ли все вышесказанное, что разум уклоняется от научных объяснений, потому что взгляды сознания и науки полностью отличаются? Или мы просто еще не придумали такую область для научного понимания мира, которая включала бы в себя точки зрения первого и третьего лица? А может быть, разум вовсе не является частью физического мира? Первый вариант кажется преждевременно пессимистичным, второй оставляет нам надежду на путь вперед, который мы еще даже не можем понять, а третий, похоже, бросает вызов всему, что мы знаем о близкой связи между разумом и мозгом. Найти путь вперед, наверное, так же трудно, как и понять образ мыслей летучей мыши.

Смотрите также

13. Черное, белое и красное

21. Земля эпифенов

59. Глаза видят это

68. Безумная боль

НАСА назвала ее «двойником Земли». Вновь открытая планета не только имела почти такой же размер, как наша, но и обладала похожим климатом, да и жизнь на ней развивалась почти так же, как на нашей планете. На самом деле, на ней даже были страны, люди говорили на диалектах английского языка.

На двойнике Земли были кошки, сковородки, лепешки, бейсбол, пиво, и — по крайней мере, так казалось — вода. Там определенно была какая-то чистая (прозрачная) жидкость, которая лилась с неба, наполняла реки и океаны и утоляла жажду местных гуманоидов и астронавтов с Земли.

Однако когда эту жидкость проанализировали, оказалось, что это не НгО, а очень сложная субстанция, которую назвали H2N0. После этого НАСА объявила, что ее предыдущие утверждения о том, что на двойнике Земли была найдена вода, ошибочны. Некоторые люди говорят, что если нечто похоже на утку, ходит, как утка, и крякает, как утка, значит, это утка и есть. Птица ходила вразвалку, крякала, но она вовсе не была уткой.

Однако желтые газеты в своих заголовках предлагали другое объяснение: «Это вода, Джим, но не такая, какой мы ее знаем».

Источник: статья Хилари Путнам «Значение «значения», опубликованная в «философских записках», том 2: Разум, язык и реальность (Кембридж Юниверсити Пресс, 1975).

Является ли H 2No водой или нет? А если говорить по существу, то почему это должно нас волновать? Проблемы, подобные этой, удивляют многих и считаются примерами нездорового интереса философов к вопросам простой семантики.

Какая разница, называем ли мы H 2No водой или нет? Мы знаем, чем это является и чем не является.

Это становится важным, если вам интересно знать, откуда приходит значение. У большинства из нас нет ясного представления о значении, но мы тем не менее действительно допускаем какое-то приблизительное представление об этом. Оно состоит в том, что значения слов подобны определениям, которые мы носим в своих головах.

Допустим, я ошибочно полагаю, что мигрень — это сильная головная боль. И тогда я могу сказать: «У меня ужасная мигрень». Если мне укажут, что на самом деле никакой мигрени у меня нет, я смогу признать свою ошибку, но у меня по-прежнему будет ощущение, что я знал, что имел в виду, когда говорил так Данная ошибка — это несоответствие между правильным определением слова и тем определением, которое усвоил я. В этом смысле значение слова устанавливается его определением, а определения — это такие понятия, которые можно хранить в сознании так же, как в словарях.