Даниэль Колон - Юлиус Эвола, Рене Генон и христианство

В главе, посвящённой отношениям христианской этики и метафизики пола, мы вернёмся к вопросу экзотеризации, воскрешая в памяти событие священного бракосочетания, этой «великой тайны», о которой говорит Святой Павел и которая также выродилась в обыкновенную общественную формальность. Но прежде мы рассмотрим христианство под метаполитическим углом, и наше изучение не будет напрямую связано с некими ранее существующими аспектами эзотерической доктрины христианства. Таким образом, двойственная функция Христа как Царя и Священника позволит понять истинную сущность гибеллинизма, этого расцвета средневековой метаполитической мысли, наследниками которой были Эвола и Генон.

В одной из своих главных книг Эвола определяет гибеллинизм как доктринальное утверждение превосходства светской власти над духовной. Вступление «теократического плана гвельфов» разрушило то, что он полагал обычным положением. Эвола приписывает спор между священством и империей маккиавелизму Церкви, неспособной вынести присутствие власти, превышавшей её собственную.

Эвола также считает, что для объяснения средневекового конфликта гвельфов и гибеллинов [50]нужно вернуться к истокам христианства и его отношениям с Римом. «Внутренний упадок и, в конце концов, политический распад древнего римского мира отмечают провал попытки соразмерить Запад с имперским символом. Вторжение христианства в человеческое мышление с особым типом дуализма, который прочно устанавливал в разуме определённый характер религиозной традиции, привело к значительному прогрессу в процессе разъединения, когда вскоре после вторжения северных рас, средневековая цивилизация вернулась к имперскому символу. Священная Римская Империя была Restauratio [51] и Continuatio [52] , окончательный смысл которой состоял в восстановления римского движения, согласно солнечному вселенскому синтезу, что логически подразумевало преодоление христианства и должно было находиться в конфликте с гегемонией, на которую с самого начала претендовала Римская Церковь. Она не могла смириться с тем, что Империя фактически соответствовала высшему принципу, превышавшему то, что представляла собой сама Римская Церковь; это находилось в явном противоречии с евангельскими предпосылками, узурпировавшими и поглотившими права, и стало причиной рождения «теократического плана гвельфов». В следующих фрагментах Эвола перечисляет конкретные случаи, где в репрессивной форме проявился этот «теократический план»: обвинение в ереси, предъявленное папой Григорием IX Ордену Святого Иоанна (1238), приговор архиепископа Риги (1307) Ордену Тевтонских Рыцарей и т. д. «Но именно тамплиеры были главной целью атаки. Разрушение этого Ордена совпало с прерыванием метафизической напряжённости гибеллинов средневековья. Это отправная точка разрыва, «западного упадка».

Позже Эвола признает, что если Гибеллинизм является сверх — традиционным явлением, его «недуалистическая метафизика Империи» также присутствует в самом христианстве, о чём свидетельствует знаменитая фраза апостола Павла: «Ибо не есть власть, если не от Бога» , и ещё более актуальный отрывок из Послания к Римлянам: «Посему противящийся власти противится Божию установлению». В этих критериях есть концепция, которая, по крайней мере, допускает существование «духовного могущества», что незаконно осуществляется временными обладателями власти. Это «духовное могущество» представляет собой то, что в мусульманской и восточной традициях известно как Барака [53]и «небесный мандат» [54]. Ритуал «наложения рук», через который передаётся Барака, в точности соответствует ритуалу освящения королей и императоров, который известен христианскому Западу. Но Барака,как и «небесный мандат», может быть потеряно. Духовное могущество утрачивается, если наделённый светской властью не достоин своей роли. В своей инаугурации, равно как и в своей практике, светская власть подчинена духовной власти. Священство имеет первенство над царским достоинством и Эвола, вопреки Генону, вкладывает в нормальный порядок оба могущества. Эти могущества, соответственно, представляют собой гвельфизм и гибеллинизм.

Существует очевидная взаимосвязь между нашими рассуждениями о гибеллинизме и гвельфизме и тем, что было сказано об особенном типе дуализма, введённом христианской традицией в общих рамках традиционной доктрины двух природ. Согласно предложению синтеза двух ветвей, общие различия подразумевают сверхъестественное происхождение; гибеллинизм являлся политическим отражением различительного дуализма, свойственного традиционной ортодоксии. Что касается гвельфизма, он представлял собой политическое отражение сепаративного дуализма, не являвшегося, строго говоря, инакомыслящим по отношению к традиции, однако находящимся в зависимости от циклических условий, в которых христианство должно было реализовать свою экзотерико — социальную миссию.

Между гибеллинизмом и гвельфизмом имелась взаимодополняющая связь (без всякого противопоставления), которую мы определили после того, как было сказано о двух направлениях средневековой традиции: традиционного направления и католического направления. Гибеллинизм — политическое наследие Традиции, сохранившееся в христианстве, и в частности, в учении апостола Павла. Гвельфизм — политический легат христианства, учреждённый в форме Церкви и призванный, прежде всего, к борьбе против попыток узурпации светской власти.

Диалектическое противостояние гибеллинизма и гвельфизма не может быть объяснено ничем иным, кроме другого антагонизма, который противопоставляет в самом центре традиции два могущества, духовную и светскую власть. Кроме различия двух составных элементов, имеющих один исток, любой синтез постулирует первенство одного из двух составных элементов, который каким — то образом возвращает себе аристотелевское выражение, «неподвижный двигатель», принадлежавший другому. Очевидно, что синтез духовной и светской власти является не только отражением, в частности, на политическом уровне, но и более общим синтезом идеалов знания и действия, или, если угодно, неотделимостью традиционных гностических и героических способов доступа к трансцендентному. Знание — совершенный «неподвижный двигатель» действия. Героический способ познания ( открытия ) высшего мира не может быть осуществлен только лишь посредством гностических методов; в свою очередь, всегда существует опасность каким — нибудь образом поддаться обыкновенной жажде материальной власти. Таким образом, в рамках традиционного синтеза двух могуществ, духовный авторитет имеет, в идеальной перспективе, примат перед светской властью. Если, согласно доктрине гибеллинов, содержавшейся в зачаточном состоянии уже у апостола Павла, светская власть «иcходит от Бога» , равно как и власть духовная, они не могут быть связаны друг с другом более, чем сверхъестественным происхождением. Только духовная власть является хранилищем «небесного мандата» в первой степени, прямым и непосредственным способом, который узаконивает роль «неподвижного двигателя» светской власти.