Карл Маркс - Собрание сочинений, том 27

Впрочем, нет никакого сомнения, что если в будущем году во Франции вспыхнет революция, то Священный союз дойдет по крайней мере до стен Парижа. И несмотря на замечательные познания и редкую энергию наших французских революционеров, возникают большие сомнения в отношении того, снабжены ли даже парижские форты и крепостной вал оружием и провиантом. Но лишь только будут взяты два форта, например Сен-Дени и ближайшие к востоку, то Париж и революция погибли впредь до нового сигнала. Я это тебе вскоре как-нибудь подробно изложу с военной точки зрения и укажу вместе с тем на ту единственную меру, которая может быть принята против этого, чтобы по меньшей мере ослабить вторжение: оккупация французами бельгийских крепостей и захват рейнских крепостей путем очень ненадежного повстанческого coup de main {324} . Тебе, наверное, понравится следующий анекдот, служащий для характеристики прусской военной рутины и для объяснения позднейшего поражения при Йене и т. д. С внешней стороны дерзкие, но по существу чрезвычайно уверенные удары Наполеона в сражении при Маренго привели приверженца школы старого Фрица {325} , прусского генерала Бюлова, отца или дядю позднейшего Бюлова 1813 г., к следующему убеждению: 1) необходимо установить военную систему, базирующуюся на абсурде, то есть «приводить в смятение» противника путем все новых сумасшедших выходок, и 2) вместо штыков дать пехоте копья, как во время Тридцатилетней войны! Чтобы разбить Наполеона, надо отменить порох! Что ты скажешь на это?

Меня очень радует, что ты, несмотря ни на что, приезжаешь сюда в конце месяца. Но ты должен в этом случае привезти с собой полный комплект «Neue Rheinische Zeitung» — на основании ее я заведу себе досье на всех немецких демократических ослов, а также французских; это — работа, которая во всяком случае должна быть сделана прежде, чем нас опять не запачкают в какой-нибудь грязи. Было бы неплохо, если бы с этой целью достойный Либкнехт — для этого он достаточно хорош — отправился в Музей {326} , перечитал результаты голосований в берлинском, франкфуртском и венском собраниях, которые там, очевидно, можно найти (в стенографических отчетах), и сделал из них выписки обо всех левых.

Ты знаешь, я не читал окончания рукописи Даниельса {327} . То, что этот молодец упорно держится за «понятия», как посредствующую связь между людьми и т. д., это вполне объяснимо; ты никогда не заставишь отказаться от этого человека, пишущего о физиологии. Он в конце концов всегда спасается при помощи того аргумента, что всякий реальный факт, воздействующий на человека, вызывает у него понятия и что поэтому реакция на эти факты лишь во второй инстанции является следствием этих фактов, в первой же инстанции представляет собой следствие понятий. Против этой формальной логики, конечно, ничего нельзя возразить, и все зависит от того, каков способ изложения в его рукописи, — я его не знаю. Я думаю, лучше всего было бы ему написать, что он теперь знает, какие ложные толкования может вызвать та или другая часть его работы, и пусть он ее так изменит, чтобы ясно видны были его «подлинные» воззрения. Это все, что ты можешь сделать, иначе тебе пришлось бы самому переработать рукопись в сомнительных местах, что ведь также не годится.

Напиши мне, как себя чувствует твоя жена и кланяйся ей сердечно от меня.

Я рад, что ты, наконец, покончил с политической экономией. Эта история действительно чересчур затянулась, а ведь пока у тебя останется непрочитанной хотя бы одна книга, которую ты считаешь важной, ты не возьмешься за перо.

Как обстоит дело с издателем для двух томов по 60 листов, которые ты собираешься печатать? Если бы это дело наладилось, можно было бы уговорить издателя достать нужные вещи для венгерской статьи — я бы указал, какие; в случае надобности — с позднейшей компенсацией за счет гонорара. Было бы также необходимо иметь очень хорошую специальную карту Венгрии и Трансильвании и, по возможности, планы сражений, которых, насколько я знаю, нет в вышедших до сих пор работах, — одна карта могла бы обойтись примерно в 15–20 талеров. Я постарался бы найти такую через Вейдемейера. Кстати, имеется ли у тебя его адрес? Я хотел бы у него разузнать о военных справочниках по организации армий и тактике; как раз эту чепуху я не могу здесь достать. Узнай также, какие книги о Венгрии можно получить во всяком случае от г-жи Бек или через нее. Мне нужен также Деккер [243], который еще у тебя.

Твой Ф. Э.

Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

[Манчестер], 11 апреля 1851 г.

Дорогой Маркс!

Я полагал, что сегодня покончу, наконец, с моим грандиозным стратегическим трактатом {328} . Но отчасти вследствие задержек, отчасти вследствие необходимости порыться в книгах относительно деталей, отчасти потому, что работа эта получается более обширной, чем я предполагал, — вряд ли я закончу ее сегодня поздно вечером. Впрочем, она совершенно не подходит для печати: она годится только для частной информации, а для меня является некоторого рода упражнением.

Я начинаю также постепенно уяснять себе личность Веллингтона. Упорный, настойчивый, упрямый англичанин, полный здравого смысла и обладающий в высшей мере свойственным его нации талантом использования ресурсов; медлительный в принятии решений, осторожный, никогда не рассчитывающий на счастливую случайность, несмотря на огромное везение; он был бы гением, если бы «здравый смысл» был способен возвыситься до уровня гениальности. Все его дела Образцовы, но ни одно не является мастерским {329} . Такой генерал, как он, как бы создан для английской армии, где каждый солдат, каждый младший лейтенант является маленьким Веллингтоном в своей собственной сфере. К тому же он знает свою армию, ее упорную выдержку в обороне, которую каждый англичанин приносит с собой с боксерского ринга и которая делает ее способной после восьмичасовой напряженной обороны, сломившей бы всякую другую армию, производить еще внушительные атаки, в которых недостаток живости возмещается согласованностью действий и устойчивостью. Обороны при Ватерлоо до того момента, пока не подошли пруссаки, не выдержала бы ни одна армия, не имея у себя ядра в 35000 англичан.

Впрочем, во время Испанской войны Веллингтон лучше уразумел сущность наполеоновского военного искусства, чем те нации, которым Наполеон на спине прописал превосходство этого военного искусства. В то время как австрийцы совершенно растерялись, а пруссаки настолько опешили, что объявили тождественными тупоумие и гениальность, Веллингтон вел себя очень ловко и сумел уберечься от ошибок, которые совершали австрийцы и пруссаки. Он не подражал наполеоновским приемам, но чрезвычайно затруднял французам возможность применять к нему свои приемы. Он не совершал ни одной ошибки, если его не вынуждали к этому политические соображения; зато я не обнаружил пока абсолютно ничего, в чем он проявил бы хоть искру гениальности. Сам Нейпир {330} отмечает такие случаи, когда он мог нанести гениальные удары решающего значения и не подумал об этом. Поскольку я мог в этом убедиться, он ни разу не сумел использовать таких обстоятельств. Он велик в своем роде, а именно настолько велик, насколько можно быть великим, не переставая быть посредственностью. Он обладает всеми качествами солдата; они все соразмерно и замечательно гармонически развиты; но именно эта-то гармония и мешает каждому отдельному из этих качеств достигнуть истинно гениального развития. Каков солдат, таков и политик. Его закадычный друг на поприще политики Пиль является в некотором роде его копией. Оба они представляют торизм, у которого достаточно здравого смысла, чтобы, сохраняя приличие, сдавать одну позицию за другой и растворяться в буржуазии. Это отступление к Торрес-Ведрас [244]. Таков Веллингтон.