Джордано Бруно - Философские диалоги

Эльпин. Вы говорите хорошо. Ваши рассуждения не доставляют никаких затруднений для нас и ни в каком смысле не благоприятны для Аристотеля. Это доказывает он сам, говоря: «Что движение не может быть бесконечным, видно из того, что земля и огонь, чем больше они приближаются к своим сферам, тем скорее они движутся; поэтому если бы движение было бесконечным, то быстрота, легкость и тяжесть стали бы бесконечными».

Филотей. Вот тебе на!

Фракасторий. Да. Но мне это кажется проделками фокусника; ибо атомы имеют бесконечное движение, занимая последовательно различные места в различное время, притекая к одному месту и вытекая из другого, присоединяясь к тому или другому составу, образуя различные конфигурации в безмерном пространстве вселенной, и таким образом совершают бесконечное местное движение, пробегают бесконечное пространство и претерпевают бесконечные изменения. Но из этого не следует, что они приобретают бесконечную тяжесть, легкость или скорость.

Филотей. Не будем говорить о движении первых частей и элементов, а будем рассматривать движение только тех частей, которые принадлежат к определенному виду бытия, то есть к субстанции, например, частей земли как земли. О них можно действительно сказать, что в тех мирах, в которых они существуют, в тех областях, в которых они вращаются, и в той форме, которую они имеют, они движутся от определенного предела к определенному пределу. Но заключение, что вселенная конечна, а мир один, вытекает отсюда с такой же необходимостью, с какою вытекают предложения вроде следующих: следовательно, обезьяны рождаются без хвоста, совы видят ночью без очков, летучие мыши прядут шерсть. Затем, когда мы говорим об этих частях, то нельзя делать и такое заключение: вселенная бесконечна, и существует бесконечное множество земель, следовательно, часть земли может двигаться бесконечно и должна иметь к бесконечно отдаленной земле бесконечный импульс и обладать бесконечной тяжестью. Такое заключение нельзя делать по двум причинам. Во-первых, так как вселенная состоит из противоположных тел и принципов, то такого перехода не может быть – такая часть не сумеет далеко пробежать через эфирную область, потому что вскоре она будет побеждена противоположностью и потеряет способность дальнейшего движения; такая субстанция не будет больше землей, ибо, будучи побеждена противоположностью, она изменит свой состав и облик. Во-вторых, мы видим вообще, что при бесконечном расстоянии тело не может быть стимулом к тяжести или легкости; как говорят, части не могут получить такого импульса, если они не находятся внутри области, принадлежащей к их собственному составу; если же они окажутся вне этой области, то они не будут больше двигаться, подобно тому как жидкие соки (которые в животном организме движутся от внешних частей к внутренним, от верхних к нижним, подымаясь и опускаясь и передвигаясь от одной части к другой), находящиеся за пределами своего собственного состава, теряют свои силы и естественный импульс, как бы близко они ни были расположены к нему. Такое отношение имеет силу лишь в пределах того пространства, которое измеряется радиусом, проведенным от центра этой частной области к ее окружности; около ее окружности тяжесть тела будет наименьшая, а около центра наибольшая; в промежутках, в зависимости от разных степеней близости к центру или окружности, тяжесть будет больше или меньше. Я это разъясню следующим образом: пусть А обозначает центр той области, где, согласно обычному словоупотреблению, камень не будет ни тяжелым и ни легким; пусть В обозначает окружность той области, где он точно так же не будет ни тяжел и ни легок, а останется в покое (отсюда мы видим совпадение максимума и минимума, как это было доказано в конце книги «О причине, начале и едином»). 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 обозначают различные промежуточные области:

Отсюда вы видите, сколь многого недостает для того, чтобы одна земля с необходимостью двигалась к другой, – даже части земли, находящиеся за пределами собственной окружности, не имеют такого импульса.

Эльпин. Вы считаете, следовательно, что эта окружность определена?

Филотей. Да, поскольку вопрос идет о наибольшей тяжести, которая может быть в наибольшей части или, если тебе угодно (ибо весь шар не тяжел и не легок), во всей земле. Но что касается промежуточных различий тяжести и легкости, то я скажу, что они могут иметь столько же различных ступеней, сколь различны веса различных частей, находящихся между наиболее тяжелым и наименее тяжелым.

Эльпин. Значит, эту лестницу надо принимать в особом смысле?

Филотей. Каждый обладающий рассудком может сам понять, в каком смысле ее надо принимать. В общем сказано достаточно по поводу приведенных доводов Аристотеля. Теперь посмотрим, приведет ли он еще какие-либо другие, кроме разобранных выше.

Эльпин. Позвольте этот вопрос обсудить в другой день, ибо меня ждет Альбертин, который хочет прийти к вам сюда завтра. Я думаю, он сумеет привести все наиболее смелые доводы в пользу противоположного мнения, так как он основательно изучил господствующую философию.

Филотей. Как вам угодно.

Альбертин. Я хотел бы знать, какой призрак, какое неслыханное чудовище, какой ненормальный человек, какой необычайный ум вновь преподнес миру эти открытия, или, может быть, он принес для обновления уже отжившие старые вещи, срезанные корни которых должны дать в нашу эпоху новые ростки?

Эльпин. Да, это срезанные корни, которые вновь произрастают, это старые вещи, которые снова возвращаются, это скрытые истины, которые вновь раскрываются, это новый свет, который после долгой ночи вновь восходит на горизонте нашего познания и мало-помалу приближается к меридиану нашего интеллекта.

Альбертин. Если бы я не знал Эльпина, то я знал бы, что ему ответить.

Эльпин. Говорите все, что вам угодно. Если вы обладаете такими же способностями, как я, то вы должны быть с ним согласны, так же как и я. Но если ваши способности лучше моих, то я уверен, что вы с ним согласитесь еще скорее и охотнее, чем я. Что же касается тех, для которых обыкновенная наука и вульгарная философия трудны и которые являются еще учениками и притом мало разбирающимися в философии (хотя они таковыми себя обычно не считают), то их трудно привлечь на нашу сторону, ибо они находятся под властью всеобщей веры и прославленных авторов, труды которых попали им в руки. Репутация толкователей и комментаторов этих авторов ставится ими также очень высоко.