Эмиль Бутру - Наука и религия в современной философии

Вот почему мы видим обыкновенно, что профессиональные ученые отказываются от методического анализа и методической дедукции в тех случаях, когда им приходится разрешать философские проблемы, включенные до известной степени в самую науку, но выходящие за пределы науки, — когда им приходится касаться тех широких обобщений, которые немцы называют Weltanschaungen („миросозерцания“), и таким образом затрагивать вопросы, действительно занимающие собой моральное и религиозное сознание. Они излагают свои взгляды на научную религию не тем научным способом, каким излагаются общие законы, выведенные из частных законов путем наблюдения. В случайных сообщениях, предисловиях, заключениях, публичных лекциях прославляют они с величайшим красноречием благодеяние науки, ее величие, ее красоту, и те добродетели — терпение, самоотвержение, настойчивость, искренность, общительность, солидарность, преданность человечеству, — которые наука предполагает, и которые она развивает; и они блистательно заключают: наука царит повсюду. Лишь она одна обладает в настоящее время той моральной силой, которая необходима для того, чтобы обосновать достоинство человеческой личности и организовать грядущее человеческое общество. Только благодаря науке воссияет наконец желанное царство равенства и братства под святым законом труда.

Стремясь заместить религию, ученый опирается на благородство своей жизни, на возвышенность своей мысли, на престиж своей личности и своего гения в гораздо большей степени, чем на точные доктрины, научно выведенные из открытий самой науки.

Итак смутное понятие научной философии, как чего то среднего между наукой и религией, не выдерживает критики. Вместо того, чтобы противополагать религии науку, как самостоятельную единицу и как философию, многие задаются вопросом, нельзя ли создать особую науку, вполне отвечающую общим требованиям научного познания, но специально предназначенную для того, чтобы выполнят в жизни человека все те необходимые или полезные функции, которые до сих пор выполнялись религиями.

Такая специальная наука, поскольку она вообще может быть построена, будет, очевидно, моралью; и с разных сторон превозносится идея научной морали. Идея эта была встречена с величайшим пылом не только в теории: многие тотчас принялись за ее практическое осуществление. Одним из наиболее замечательных плодов этой работы является мораль солидарности.

Солидарность, в отличие от христианской любви или республиканского братства, есть научное понятие. Солидарность есть такой же закон природы, как тяготение. Это необходимое условие существование и процветание всякого человеческого общества. Наряду с этим и именно в силу этого солидарность есть предмет ясно выраженных или подразумеваемых желаний каждого разумного человека, ибо никто из людей, находящихся в здравом уме, не может предположить себя живущим вне необходимых условий своего существования.

Именно солидарность представляет то место встречи теории и практики, тот естественный переход от факта к акту, который необходимо было открыть, чтобы обойтись без религии. Человеческая жизнь требует руководящей нормы. Пока наука не могла ее дать, не оставалось ничего другого, как требовать ее у чувства. Мораль солидарности заполнила наконец этот пробел: найден пункт, в котором наука совпадает с практической жизнью. К тому же принцип, выражающий собою это совпадение, имеет исчерпывающее значение. Проанализируйте все обязанности, возлагаемые просвещенным разумом на человека: справедливость, помощь ближнему, личное самосовершенствование, терпимость, преданность семье, отечеству, человечеству, — все они объясняются, оправдываются и определяются одним этим научным понятием солидарности.

Мораль солидарности должна, по мнению ее адептов, сыграть ту самую роль, какую Геккель приписывал монизму, как религии. Для настоящего времени благодаря проповедуемой ею терпимости, благодаря ее сходству с разумными сторонами религий, мораль эта дает соединительное звено между религией и наукой. Но мало-помалу, по мере того, как будет развиваться ее практическое влияние, по мере того, как она будет укрепляться в умах, она сделается способной заменить собою религии; ибо она осуществит не только все то полезное дело, которое в состоянии произвести эти последние, но еще и другие задачи, более обширные и возвышенные, требующие умов, воспитанных научной культурой.

Солидаристы льстят себя уверенностью, что им удалось найти точное понятие, способное сделать из научной морали единую однородную реальность, а не эклектическую смесь разнородных дисциплин.

Открытие, значение которого трудно преувеличить! На заре современной науки Декарт усмотрел в протяжении, воспринимаемом чувствами и в то же время умом, соединительное звено между материальным миром и интеллектом. Нельзя ли, подобным же образом, отыскать соединительное звено между миром науки и миром практики? Солидаризм рекомендует себя, как такое соединительное звено.

Какова же его действительная ценность? Солидарность, говорят нам, есть данное науки. Бесспорно, наука показывает нам, что существа и явление зависят друг от друга. Одна из главнейших задач науки как раз и заключается в раскрытии отношений солидарности. Закон действия и противодействия есть закон солидарности. Но наука с не меньшим рвением устанавливает и исследует отношение независимости.

Паскаль писал: „Все части мира находятся в такой связи и в таком сцеплении между собой, что я считаю невозможным познать одну из них без других и без целого“. Быть может, теоретически этот поступок всеобщей солидарности правилен. Несомненно однако, что, допустив подобного рода принцип на практике, мы сделали бы невозможным всякое познание. Мы можем создать науку только в том случае, если допустим, что известные части природы более или мене независимы от других. Все то, что мы называем законом, видом, телом, представляет сравнительно устойчивую специальную солидарность и, следовательно, предполагает сравнительную независимость данного объекта от остальной природы. Открытие законов Кеплера и закона всемирного тяготение. не было бы возможно, если бы солнечная система не являлась до некоторой степени самостоятельным целым. Самые термины закона Ньютона указывают на то, что в известных случаях мы можем пренебречь воздействием одних тел на другие. И только по устранении влияние всех других обстоятельств высотою барометрического столба ртути всецело определяется давление атмосферы. Без сомнения, наука разыскивает проявление солидарности. Но задача ее всегда состоит в том, чтобы решить, какие проявление солидарности она должна допустить и какие кажущиеся или теоретически возможные ее случаи она должна отвергнуть; она может открыть солидарность лишь там, где сама Природа установила известные связи между явлениями, независимыми от других явлений.