Эмиль Бутру - Наука и религия в современной философии

В действительности однако нет специфически религиозного чувства. Точно так же, как и специфически религиозных верований. Чувство и вера сами по себе идентичны в религиозной и в обыденной жизни. Они только различно определены. В религиозной жизни они облечены в особую форму: форму обязательности, обусловленную тем характером святыни, который приписывается религиозному объекту. Идея эта всецело проникает собою верование и чувства верующего. Вера — это его долг; и объект веры равносилен для него обязанности воздавать святыне тот культ, который ей приличествует. Его чувство есть сочетание боязни или любви с идеей чего-то неприкосновенного и с теми впечатлениями, которые возникают в душе под влиянием обязательных обрядов. Это — благочестие, уважение, терзание совести, обожание, или одержимость и восторг. Во всех этих психических явлениях религиозной является только форма, а отнюдь не содержание. Религиозные чувства и верование суть обычные чувства и верования, видоизмененные извне идеей святыни и обязанности.

Раз это так, мы ясно видим, почему психология не может достигнуть успеха в своей попытке до конца объяснить все элементы религии общими законами психической жизни.

Возьмем, например, понятие обязанности, огромную важность которого в религиозной жизни устанавливает социологический анализ. Для психолога понятие это сводится: во-первых, к абстракции, рассматривающей известное естественное и необходимое стремление человеческой активности в определенным объектам исключительно со стороны его формы, т. е. изолированно, независимо от действующего субъекта и от преследуемого объекта; во-вторых, к выработке такой абстракции рассудком, совершающим эту практическую работу, опираясь на свои категории. Откуда следует, что обязанность есть не что иное, как иллюзия.

Но Канть с полным правом восстановил специфический характер и сверх-психологическое происхождение моральной обязанности. Он видит в ней реальность, которая, будучи необъяснима психологически, отнюдь однако не является вследствие этого иллюзорной, но должна быть отнесена к порядку вещей, возвышающихся над индивидуальным сознанием. То, что Кант доказал анализом понятий, социология доказывает указанием на факты. Дело не ограничивается тем, что обязанность есть постоянное основное явление всякой религии; если отбросить искусственные компромиссы и продукты воображение философов и мечтателей, если рассматривать только прочно установленные религии, то всегда и везде оказывается, что религия является чуждой и даже противоположной естественным стремлениям индивидуума. Нет такого безумия, которое не было бы возведено религиями в сан долга; но и наиболее благородные и спасительные из религиозных обязанностей всегда подчиняют человека таким правилам, которые он никогда бы не создал для себя сам, предписывают. ему действия, более или менее насилующая его природу.

Без сомнения, религиозные явление протекают в душе человека, но они выходят за ее рамки и не могут быть объяснены одними только ее способностями.

Значит ли это, что мы должны принять ту трансцендентную точку зрения, которую исповедуют сами религии в вопросе о своем происхождении? Эта точка зрения бесспорно выше чисто психологических объяснений, так как считается, по крайней мере, с тем фактом, который подлежит объяснению, а не устраняет его a priori и совершенно произвольно. И для непосвященных в социологические исследования трансцендентная система представляет, так сказать, провизорную истину. Лучше верить в какое-либо гипотетическое или ошибочное объяснение существующего закона, нежели отрицать закон под тем предлогом, что его не удается объяснить. То обстоятельство, что я вижу в долге повеление Иеговы, не имеет практического значения, раз я верю в долг и выполняю его на деле.

Но социология — и только она одна — может объяснить обязанность, не прибегая к трансцендентной причине; ибо она в состоянии указать естественный эквивалент этой трансцендентной причины, необходимое и в то же время достаточное основание религиозных явлений.

Эквивалент этот есть воздействие общества на его членов.

Всякое данное общество естественно налагает на своих членов известные обязанности и известные запреты, соблюдение которых следует рассматривать каа необходимое условие его существование и его самосохранения. Без сомнения, общество есть лишь собрание индивидуумов. Но в этом соединении индивидуумы ставят себе такие цели, которые им недоступны и враждебны, как индивидуумам. Коллективная воля отнюдь не совпадает с алгебраической суммой индивидуальных воль. Общество есть новое бытие; термин „общественная душа“ метафорически выражает собой положительную истину. И как все, действительно существующее, всякое данное общество стремится охранять свое бытие.

Но этого мало. Коллективная активность, раз пробужденная, не ограничивается тем частным объектом, на который она направлена; она проявляется свободно, без определенной дели, согласно общему закону, по которому всякая активность, как таковая, преследует не только необходимое или, хотя бы, полезное, но и вообще все для нее возможное. Отсюда многие обязанности, имеющия своим объектом нечто неудобоисполнимое для индивидуумов, а также не имеющие никакого другого объекта, кроме стремление поощрить всяческими способами игру социальной активности.

Наблюдение показывает, что религия есть само общество, предписывающее своим членам верование и действия, необходимые для его существование и его развития. Религия есть общественная функция.

Элемент обязанности, присущий всякому религиозному явлению, объясняется социальным характером религиозных фактов не менее ясно, чем трансцендентным божеством теологов или универсальностью кантианского разума; ибо общество представляет нечто внешнее и высшее по отношению к индивидууму. Но в то же время общество есть данная в опыте, осязательная реальность; таким образом социология объясняет наличность обязанности фактами, а не понятиями или воображаемыми существами.

Что касается чувства и верованья, то с социологической точки зрения они представляют отголосок в индивидуальном сознании того принуждения, которому общество подвергает своих членов. Для индивидуума, как такового, недоступен источник этого принуждения, и потому вполне понятно, что оно становится для него объектом веры, надежды или любви и вызывает в нем чрезвычайно разнообразные религиозные эмоции. И даже для того, кто отдает себе отчет в социальном происхождении религиозных явлений, явление эти, хотя и воспринимаются, как чисто естественные, ничего однако не утрачивают и в своем значении; ибо для социолога, как и для непосвященного, остается справедливым, что индивидуум, сам по себе, не может ни предписать своей воли обществу, ни разгадать тех целей, к которым это общество стремится. И поскольку человеку удается путем наблюдение определить направление развития той социальной группы, к которой он принадлежит, он становится послушным, ничего не заимствующим у себя самого, орудием сохранение и процветание этой группы.