Дэвид Лоуренс - Психоанализ и бессознательное. Порнография и непристойность

Глаза — третьи большие двери души. Именно через них душа выглядывает из тела, входит в него и выходит оттуда, подобно птице, которая то вылетает из гнезда, то вновь в него возвращается. Но корни «сознательного» зрения почти полностью пребывают в груди. Когда сквозь широко распахнутые окна глаз я радостно взираю на мир вне меня, то одновременно мир получает возможность взирать на мое внутреннее «я», живое и искрящееся. Чудо зрения, чудо смотрящих глаз дает моей душе эту удивительную возможность переселяться в любимое существо, в окружающий меня мир, и она, моя душа, устремляется к ним прямо из центра груди — устремляется через глаза. А любимое существо устремляется мне навстречу, глубоко заглядывая через глаза в мягкую тьму моего существа, наполненную до краев непостижимым моим присутствием. Но если я недоволен, мое «я» твердо и холодно восстает из глубин моих глаз, отвергая любое общение, любую симпатию; оно лишь пристально и недоверчиво всматривается в окружающий мир. Это импульс холодной объективности, исходящий из спинного ганглия. Повинуясь импульсу из того же самого волевого центра, мои глаза могут смотреть с холодным, но внимательным любопытством, как кошка на птицу. В мое любопытство вкрапливается по временам элемент теплого восхищения чудом, которое я вижу вне моего существа. А иногда мое любопытство полностью лишено тепла, превращаясь в объективный, чисто рассудочный интерес. Это бездушное любопытство верхней воли, исходящее из плечевого ганглия, острое, всевидящее, препарирующее любопытство ученого, проводящего эксперимент.

В то же время и у глаз есть свой чувственный корень. Однако его трудно описать словами нашего убогого, скудного языка, ибо все наше зрение, наше современное, северное зрение, ограничивается верхним уровнем зрения в узком смысле этого слова.

Существует такой вид обладания, как обладание с помощью одних только чувств. Таков темный, жаждущий взгляд дикаря, воспринимающий в мире лишь то, что имеет непосредственное отношение к нему самому и что возбуждает какое-либо определенное, темное желание в недрах его нижнего «я». Когда он видит такой объект, глаза его становятся бездонно-черными. А иногда его глаза сверкают огнем, и остающаяся в них темнота лишена глубины. Это быстрый, внимательный взгляд, наблюдающий и обладающий, но никогда по-настоящему не поддающийся обаянию внешнего объекта: так кошка наблюдает за потенциальной жертвой. Быстрый и темный взгляд, который знает, что предмет созерцания чужд, опасен и должен быть побежден. Это не тот широко открытый взгляд, который хочет знать и познавать, а мощный, гордый и осторожный взгляд, оценивающий степень опасности, исходящей от осматриваемого объекта, и в то же время степень его желательности. Дикарь весь в себе. Он едва замечает все остальное, считая его чем-то лишним, ненужным и странным, чем-то несуществующим. То, что мы называем зрением, у него попросту отсутствует.

Посмотрите, как смотрит конь и как смотрит корова. Коровий взгляд мягкий, бархатистый и впитывающий. Она стоит и глядит на нас со странно фиксированным вниманием. Она вся открыта навстречу чуду. Корень ее зрения — в желании ее груди. То же слышится и в ее мычании. Массивная тяжесть страсти таится и в груди быка — страсти, рвущейся наружу из глубин души через мычание и глаза. Сила быка — в груди. Оружие — на голове. Чудо — всегда вне коровы или быка.

А вот взгляд коня ярок и быстр. Взгляд осторожного любопытства, исполненный страха, одновременно агрессивный и перепуганный. Корень его зрения — в его животе, в солнечном сплетении. И оружие его не внешнее, как рога у быка, а скорее чувственное, телесное — копыта и зубы.

Однако у обоих этих животных доминирует симпатический тип нервной деятельности. А вот те животные, чья жизнедеятельность определяется в основном большими волевыми центрами, — кошки, волки, ястребы, тигры — почти лишены зрения в нашем понимании этого слова. Их взгляд широко раскрывается или хищно сужается лишь при виде цели, то есть намеченной жертвы. Он избирателен. Ничего, кроме этого, они не видят. И в то же время у них такое отличное, такое непостижимо острое зрение!

Большинство животных все, что видят, одновременно и обоняют: у них не слишком хорошо развито зрение. Они больше узнают благодаря обонянию, контакту с запахом, и этот контакт является более непосредственным по сравнению со зрением.

Что касается нас, людей, наше зрение все больше и больше подводит нас, ибо мы ограничили себя лишь одним типом нервной деятельности. Темный, избирательный взгляд напряженного, как струна, дикаря, суженное зрение кошки или сосредоточенный на одной точке взгляд ястреба — все это давно уже нам несвойственно. Мы в своей жизни слишком зависим от симпатических центров, не имея противовеса в центрах воли. Точно так же непропорционально активно действуют в нас верхние симпатический и волевой центры, так что мы постоянно пребываем в состоянии некоего отстраненного любопытства. Взгляд наш обладает минимальной чувственностью, во всех смыслах этого слова. Мы постоянно смотрим и смотрим, все пропуская сквозь наши глаза, настроенные на вечное отстраненное любопытство, но внутри у нас пустота, из которой мы смотрим на внешний мир. Вот почему глаза нас подводят, вот почему они нам изменяют. Мы все больше становимся близорукими, и это нечто вроде нашей самозащиты.

Слух — последний и, видимо, важнейший из наших органов чувств. Здесь у нас просто нет никакого выбора, тогда как во всех других областях мы обладаем властью отвержения. Так, в области зрения у нас есть выбор точки зрения. Можем, если хотим, настроить себя на радостное восприятие внешнего мира, мира света, в который мы устремляемся в поисках чуда, чтобы слиться с ним в нечто единое, влить свою душу в его душу. Или можем настроить себя таким образом, чтобы видеть глазами древних египтян, то есть все пропуская сквозь собственную темную душу; видеть странность созданий внешнего мира, пропасть между ними и своею собственною душой, живущей, в конце концов, по своим собственным законам. Древние египтяне видели все в полном соответствии со своей субъективной психологией, видели необъективно, не устремляясь прочь от самих себя в поисках внешнего чуда.

Таковы два основных способа симпатического зрения. Наш способ следует считать объективным, египетский — субъективным. Однако сами термины «объективный» и «субъективный» также всецело зависят от точки зрения, точки отсчета. Поэтому применимы более точные термины: «душевный» и «чувственный».

Но существуют, разумеется, и два способа волевого зрения. Мы можем все на свете рассматривать современным критическим, аналитическим или преувеличенно пессимистическим взглядом. Или же мы можем смотреть на все так, как смотрит ястреб, то есть сосредоточивать свой взгляд на той одной-единственной точке, где бьется сердце намеченной нами жертвы.