Карл Маркс - Собрание сочинений, том 26, ч.3

Сначала Шербюлье говорит, что масса прибыли возрастает по меньшей мере в той же пропорции, что и «общая сумма примененного капитала», а потом утверждается, что норма прибыли падает, так как общая сумма примененного капитала возрастает быстрее, чем масса прибыли. Сперва П— к возрастает «по меньшей мере» пропорционально величине К, а затем падает ( П — k) / К , так как К растет еще быстрее, чем П — к, которое «возрастает по меньшей мере столь же сильно, как и К». Если устранить всю эту путаницу, то останется только тавтология, что ( П — k) / К может падать даже при возрастании П — к, т. е. что даже при возрастании прибыли норма прибыли может падать тогда, когда она падает. Норма означает лишь отношение П— к к К, [и это отношение уменьшается в том случае,] когда капитал растет быстрее, чем масса прибыли.

Итак, в общем итоге получается следующая премудрость: норма прибыли может падать, т. е. отношение возрастающей массы прибыли к капиталу может падать, если капитал возрастает быстрее массы прибыли, или если масса прибыли, несмотря на ее абсолютное возрастание, относительно, в сравнении с капиталом, уменьшается. Это не что иное, как другое выражение для падения нормы прибыли. А в возможности этого явления — и даже в факте его существования — никогда не было сомнения. Единственное, о чем здесь шла речь, это как раз о том, как объяснить причину этого явления, — а Шербюлье падение нормы прибыли, падение массы прибыли по отношению к совокупному капиталу объясняет таким возрастанием массы прибыли, которое по меньшей мере идет в ногу с возрастанием капитала! У него, очевидно, была смутная догадка о том, что масса применяемого живого труда относительно уменьшается в сравнении с прошлым трудом, хотя абсолютно она возрастает, и что поэтому норма прибыли должна уменьшаться. Но эта догадка так и осталась у него неосознанной. Чем ближе порог, который надо переступить, тем превратнее становятся формулировки, если этот порог на деле не переступается, и тем сильнее иллюзия, что порог остался уже позади.

Напротив, очень дельно то, что Шербюлье говорит о выравнивании общей нормы прибыли . [126][1109]

[1109] «После вычета земельной ренты остаток от суммы прибылей, т. е. от избытка продуктов над потребленным капиталом, делится между капиталистическими производителями пропорционально капиталу, примененному каждым из них, тогда как та доля продуктов, которая соответствует потребленному капиталу и предназначена для его возмещения, делится пропорционально тому капиталу, который эти капиталисты действительно потребили. Этот двойной закон дележа осуществляется благодаря действию конкуренции, которая стремится выравнить выгоды всех применений капитала. Этот двойной закон дележа, в конечном счете, определяет для продуктов различных видов их соответствующие стоимости, и цены» (стр. 71–72).

Это — очень хорошо. Только заключительные слова неверны, а именно, что это образование общей нормы прибыли определяет стоимости и цены (следовало бы сказать: цены производства) товаров. Определение стоимости, напротив, есть prius {141} , служащее предпосылкой для нормы прибыли и для образования цен производства. Каким образом вообще то или иное распределение «суммы прибылей», т. е. прибавочной стоимости, [1110] которая сама есть лишь часть совокупной стоимости товаров, может определять эту «сумму прибылей», стало быть прибавочную стоимость, стало быть и самые стоимости товаров? Формулировка Шербюлье правильна лишь постольку, поскольку под относительными стоимостями товаров подразумеваются их цены производства. Все ошибки у Шербюлье проистекают оттого, что он не рассматривает самостоятельно происхождение и законы стоимости и прибавочной стоимости.

Впрочем, отношение между наемным трудом и капиталом он до известной степени понимает правильно:

«Лица, не получающие ничего путем devolution^) (передача имущества по закону, наследование и т. д.) «и не имеющие ничего для обмена, могут получить то, в чем они нуждаются, лишь тогда, когда они предложат капиталистам свой труд. Они получают право только на те вещи, которые предоставляются им в качестве цены труда, но у них нет права ни на продукт этого труда, ни на ту стоимость, которую они к нему присоединили» (стр. 55–56). «Продавая свой труд в обмен на определенный фонд жизненных средств, пролетарий полностью отказывается от всякого права на другие части капитала. Присвоение этих продуктов остается таким же, каким оно было раньше; упомянутая сделка [между пролетарием и капиталистом] его нисколько не видоизменяет. Продукты по-прежнему принадлежат исключительно капиталисту, который предоставил сырье и фонд жизненных средств. Таково необходимое следствие закона присвоения, основным принципом которого было, наоборот, исключительное право каждого работника на продукт своего труда» (стр. 58).

Этот основной принцип, согласно Шербюлье, гласит:

«Работник имеет исключительное право на стоимость, являющуюся результатом его труда» (стр. 48).

Каким образом закон товаров, в силу которого товары образуют эквиваленты и обмениваются соответственно их стоимости, т. е. соответственно содержащемуся в них рабочему времени, каким образом этот закон оборачивается так, что капиталистическое производство, (а только на основе капиталистического производства для продукта существенно то, что он производится как товар) покоится, наоборот, на том, что часть труда присваивается без обмена, — этого Шербюлье не понимает и не объясняет. Он только чувствует, что здесь происходит какой-то переворот.

Сформулированный у Шербюлье «основной принцип» есть чистая фикция. Он порождается видимостью, создаваемой товарным обращением. Товары обмениваются соответственно их стоимости, т. е. соответственно содержащемуся в них труду.

Индивиды противостоят здесь друг другу только как товаровладельцы и потому могут приобрести товар другого только путем отчуждения своего собственного товара. Поэтому создается видимость, будто они могут обменивать только свой собственный труд, так как обмен товаров, содержащих чужой труд, если сами эти товары получаются опять-таки не путем обмена собственного товара, предполагает иные отношения между людьми, чем отношения [простых] товаровладельцев — покупателей и продавцов. В капиталистическом производстве исчезает эта видимость, которую являет людям собственная поверхность капиталистического производства. Но не исчезает иллюзия, будто первоначально люди противостоят друг другу только как товаровладельцы и потому каждый является собственником лишь постольку, поскольку он является работником. Это «первоначально», как сказано, есть обманчивая иллюзия, которая порождается видимостью, создаваемой капиталистическим производством, — исторически такого явления никогда не существовало. Вообще человек (изолированно или в обществе) выступает в качестве собственника всегда до того, как он выступает в качестве работника, даже если собственность есть только то, что он считает своим из окружающей его природы (или что он, в качестве члена семьи, рода, общины, считает своим отчасти из окружающей его природы, отчасти из общих, уже произведенных средств производства). И как только прекращается первоначальное животное состояние, собственность человека на окружающую его природу всегда предварительно опосредствуется его бытием в качестве члена общины, семьи, рода и т. д., его отношением к другим людям, которое обусловливает и его отношение к природе. «Не имеющий собственности работник» как «основной принцип» есть, напротив, лишь порождение цивилизации и притом на определенной исторической ступени — на ступени «капиталистического производства». Здесь перед нами закон «экспроприации», а не «присвоения» [ «appropriation»], во всяком случае не присвоения вообще, как это представляет себе Шербюлье, а такого рода присвоения, которое соответствует определенному, специфическому способу производства. [1110] [1111] Шербюлье говорит: