Георг Шустер - История тайных обществ, союзов и орденов

Воинственное движение против ислама разрасталось в широких размерах, хотя и независимо от церкви. Своеобразное направление, которое приняло историческое развитие западноевропейского человечества, неудержимо вовлекало его в эту борьбу. Вследствие сильного перенаселения древней Германии стремление к бродячей жизни и воинственный задор юных сынов ее в XI в. были так же сильны, как и в эпоху великого переселения народов. Огромные полчища скандинавов, датчан и норманнов прибывали из столетия в столетие в европейские страны за новыми землями. Особенный ужас внушало имя норманнов во всех приморских странах от Африки и до Шпицбергена; это было племя беспощадное и алчное, но вместе с тем дальновидное, находчивое, возвышавшееся над мирным крестьянским населением, благодаря дикой поэзии своей полной приключений жизни, своему богатству и военному могуществу. Они упрочились во Франции, завоевали Англию, после продолжительной и жесткой борьбы вытеснили из Сицилии и Южной Италии полумесяц и основали могучие государства на обширных равнинах Восточной Европы. Отсюда под именем «варягов» их воинственные дружины наезжали в Константинополь и на службе у византийских императоров находили счастье воина: «тяжелые золотые цепи, крепкое вино, постоянные стычки с различными народами и прекрасных женщин». Их пример пробудил в не находивших приложения своим силам молодых мужчинах западных стран страстную жажду рыцарских подвигов, славы и добычи. Вскоре рядом с варягами в боях с сельджуками в Малой Азии стали участвовать немцы, французы, англосаксы; бургундские и аквитанские рыцари пришли на помощь испанским властителям, успешно расширявшим свое владычество и изгонявшим Альмбравидов.

Во время этих беспрерывных войн между христианством и исламом, которые вскоре получили характер борьбы за веру и в которых приняли также участие граждане только что возвысившихся приморских городов, Амальфи, Генуи и Венеции, — воинственный пыл сам собою направился против магометанских владений.

Наряду с жаждой борьбы и добычи в обществе все более и более распространялся тот мрачный аскетизм, который, правда, чрезвычайно разжигал ненависть к исламу, но вместе с тем проникался такими дурными элементами, что конечный результат вряд ли мог быть сомнительным.

Духовная борьба, вызванная теократическими идеалами, уже намеченными для церкви Лже — Исидором в форме абсолютной монархии, поколебала всю жизнь церкви. К тому же весь христианский мир Западной Европы охватило небывалое религиозное возбуждение, вызванное продолжительными гражданскими войнами, глубоким нравственным падением правящих классов, неурожаями, голодом, моровой язвой. Огненные кометы и другие небесные явления, казалось, предвещали близкий конец света. Настоящее было слишком невыносимо, будущее казалось безнадежным. Аристократия соперничала с духовенством в строгой обрядности; знатные люди покидали свои замки и делались монахами, чтобы быть ближе к Богу «и получить спасение от Его милосердия. Монахи покидали монастыри, ибо и здесь их встревоженная совесть смущалась шумом мирской суеты; они удалялись в уединенные скиты среди непроходимых гор и с экстазом благодеяния предавались полной самоотречения жизни анахоретов, стремясь искупить вину грешного человечества своим покаянием, которое они приносили без всякой вины. Умерщвление плоти, борьба с чувственностью и мирскими страстями, аскетические упражнения, подкрепляемые суровыми лишениями и самобичеваниями, страстная, полная веры жажда знамений и чудес, сверхъестественных проявлений милосердия, видимого общения со Святым и Вечным, — вот что составляло тот заколдованный круг, в котором вращалась жизнь той эпохи. Это аскетическое настроение все сильнее и сильнее начало сказываться и в паломничестве. Уже со времен Константина Великого вошло в обычай отправляться на поклонение в Святую землю и молиться в местах, освященных великими воспоминаниями. Но утомительные, дорогостоящие и, кроме того, опасные паломничества особенно участились лишь с того времени, когда аскетизм признал в них угодное Богу дело и молитву в самой Святой земле счел прямым путем к небесному блаженству. Религиозное рвение побуждало все большие и большие толпы благочестивых паломников к великому подвигу, — с посохом в руках и в шляпе особой формы они отправились далеко за море в обетованную землю, Палестину.

Впрочем, мотивы, побуждавшие пилигрима к паломничеству, не всегда оказывались религиозного свойства. «Эти мотивы были столь же многосложны, как интересы общественной и частной жизни, так же разнообразны, как исторические отношения и индивидуальные характеры народов». Скандинавы заняли в этом отношении совсем особое положение. С давних времен привлекаемые на Восток мистическими представлениями и образами своей древней религии, все еще жившими в их сердцах наряду с христианской верой, они охотно оправлялись в Константинополь, где бесчисленные реликвии возбуждали их благословение. «К паломничеству за море их побуждало странное сочетание христианских верований с темной языческой традицией. Ибо на далеком Востоке, где восходит солнце, их ожидала блаженная страна Азов с их священным городом Арардом, где люди не знали смерти, где путник находил небесный свет и вечную жизнь. Прежде они отправлялись в Упсалу к храму Азов, в рощу Герты или к какому‑либо великому кудеснику, теперь же обычной целью их паломничества сделалась Святая земля. Туда — в Иерусалим — влекли их все их религиозные представления».

В Западной Европе «все роды и классы принимали в этом участие; император князь и епископ отправлялись в паломничество, как нищие; дитя, юноша, благородная дама, старик пускались в путь босиком, с посохам в руках. Это придавало человеческой жизни тот романтический отпечаток, то мечтательное стремление к неизвестному и чудесному, тот сказочно — поэтический элемент, которые так характерны для Средних веков».

Когда же паломники наконец достигали своих стремлений, они испытывали не один только блаженный восторг — их религиозное чувство глубоко возмущалось: ведь святыми местами владели злейшие враги их религии. И потому, когда во всеуслышание раздался клич об освобождении гроба Господня, он ворвался как яркий луч надежды в скучную жизнь тревог и лишений и открыл всем труждающимся и обремененным ту высшую цель, где всякое заслуженное или незаслуженное страдание, всякая земная скорбь получали разрешение, где всякое преступление находило себе наиболее достойную форму искупления, а вера получала все то святое, все то божественное, к чему она стремилась.

Таково было мечтательное настроение описываемой эпохи, воинственное направление умов. Аскетизм и воинственный пыл сливались воедино. Темное предчувствие грядущих судеб охватило обитателей Европы, и нужен был лишь внешний толчок, чтобы западные страны наводнили Восток своими полчищами, исполненными религиозного и воинственного пыла.