Петр Кропоткин - Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса

Факты такого рода, оставляемые без внимания очень многими, пишущими о жизни обществ, имеют первостепенное значение для жизни и дальнейшего подъема человечества. Мы и рассмотрим их теперь, начиная с существующих установлений взаимной поддержки, и переходя затем к таким актам взаимной помощи, которые исходят из личных или общественных симпатий.

Окидывая широким взглядом современное устройство европейского общества, мы прежде всего поражаемся тем фактом, что, несмотря на все усилия покончить с деревенской общиной, эта форма единения людей продолжает существовать в обширных размерах, как видно будет из последующего, и что в настоящее время делаются попытки либо восстановить ее в том или ином виде, либо найти что-нибудь в замену. Ходячие теории буржуазных и некоторых социалистических экономистов утверждают, что община умерла в Западной Европе естественной смертью, так как общинное владение землею было найдено несовместимым с современными требованиями возделывания земли. Но истина заключается в том, что нигде деревенская община не исчезла по доброй воле ; напротив, везде правящим классам потребовалось несколько столетий настойчивых государственных мероприятий с целью искоренить общину и конфисковать общинные земли. Пример таких мероприятий и способов проведения их в жизнь нам дало недавно царское правительство, усердием своего министра Столыпина.

Во Франции, уничтожение независимости деревенских общин и грабеж принадлежащих им земель начались уже в шестнадцатом веке. Впрочем, только в следующем столетии, когда крестьянская масса была доведена, поборами и войнами, до полного порабощения и нищеты, так ярко описанных всеми историками, грабеж общинных земель мог совершаться безнаказанно, и тогда он достиг скандальных размеров. «Каждый брал у них, сколько мог… их делили… чтобы обобрать общины, пользовались подделанными долгами», — так выражался эдикт, обнародованный Людовиком XIV в 1667 году [288]. И, как и следовало ожидать, государство не нашло иного средства для излечения этих зол, как еще большее подчинение общин своей власти и дальнейшее ограбление их — на этот раз самим государством. В сущности, уже два года спустя все денежные доходы общин были конфискованы королем. Что же касается до захвата общинных земель, то он становился все шире и шире, и в следующем столетии дворянство и духовенство уже оказались владельцами огромных участков земли: согласно некоторым оценкам, они овладели половиною всей годной для обработки площади, причем большинство этих земель оставалось невозделанным [289]. Но крестьяне все еще сохранили свои общинные учреждения, и вплоть до 1787 года деревенские мирские сходы, состоявшие из всех домохозяев, собирались, обыкновенно под тенью колокольни или дерева, для распределения наделов, или для передела остававшихся в их владении полей, раскладки налогов и избрания общинной администрации, точно так же, как это и до сих пор делает русский «мир». Это вполне доказано теперь исследованиями Бабо [290].

Французское правительство нашло, однако, общинные мирские сходы «чересчур шумными», т. е. чересчур непослушными, и в 1787 году они были заменены выборными советами, состоявшими из старшины и от трех до шести синдиков, которые избирались из более состоятельных крестьян. Через два года «революционное» Учредительное Собрание (Assemblée Constituante) сходившееся в этом отношении вполне со старым строем, вполне подтвердило (14 декабря 1789 года) вышеуказанный закон, и деревенская буржуазия занялась теперь, в свою очередь, грабежом общинных земель, который и продолжался в течение всего революционного периода. Только 16 августа 1792 года Законодательное Собрание (Assemblée Legislative) под давлением крестьянских восстаний и поднятого настроения парижского народа, после взятия им королевского дворца, решило возвратить общинам отнятые у них земли; но в то же время оно постановило, чтобы из этих возвращенных земель, пахотные были разделены между одними «гражданами», т. е. более зажиточными крестьянами. Мера эта, конечно, вызвала новые восстания, и она была отменена в следующем же году, когда, после изгнания из Конвента жирондистов, Якобинцы Конвента постановили, 11 июня 1793 г., чтобы все общинные земли, отнятые помещиками и пр. у крестьян, начиная с 1669 года, были возвращены общинам, которые могли, — если решали это большинством двух третей голосов, — разделить общинные земли, но в таком случае поровну между всеми обывателями, как богачами, так и бедняками, как «гражданами», так и «присельщиками» [291].

Тем не менее законы о разделе общинных земель настолько шли вразрез с представлениями крестьян, что последние не выполняли их, и повсюду, где крестьяне вернулись во владение, хотя бы частью ограбленных у них мирских земель, они владели ими сообща, оставляя их наделенными. Но вскоре наступили долгие годы войн и реакция, и общинные земли были просто конфискованы государством (в 1794 году) для обеспечения государственных займов; часть их была назначена на продажу и, в конце концов, разграблена; затем они снова были возвращены общинам и снова конфискованы (в 1813 году), и только в 1816 году остатки этих земель, составлявшие около 6 000 000 десятин наименее производительной земли, были возвращены деревенским общинам [292]. Но и это еще не было концом общинных злоключений. Каждый новый режим видел в общинных землях удобный источник для вознаграждения своих сторонников, и три закона (первый в 1837 году, а последний при Наполеоне III) были проведены с целью побудить деревенские общины произвести раздел общинных земель. Три раза эти законы приходилось отменять, вследствие сопротивления, которое они встречали в деревнях, но всякий раз правительству удавалось отхватить что-нибудь от общинных владений; так, Наполеон III, под предлогом покровительства усовершенствованным способам земледелия, отдал крупные общинные владения некоторым из своих фаворитов.

Вот каким рядом насилий поклонники централизма воевали с общиною. И это называется экономистами «естественною смертью общинного землевладения, в силу экономических законов»!

Что же касается до самоуправления деревенских общин, то что могло оставаться от него после стольких ударов? Правительство смотрело на старшину и синдиков, как на своих даровых чиновников, выполняющих известные отправления государственной машины. Даже теперь, при третьей республике [293]деревня лишена всякой самостоятельности, и малейшее действие в пределах деревенской общины не может быть совершено без вмешательства и утверждения чуть ли не всего сложного государственного механизма, включая префектов и министров. Трудно поверить, а между тем в действительности оно так. Если, например, крестьянин намеревается уплатить денежным взносом свою долю труда по починке общинной дороги (вместо того, чтобы самому набить требуемое количество камня), то не менее двенадцати государственных чиновников различного ранга должны дать согласие на это, причем это требует пятидесяти двух бумажных документов, которыми чиновники должны обменяться, прежде чем крестьянину будет разрешено внести денежную уплату в общинный совет. Все остальное носит тот же характер [294].