Андрей Курпатов - Психософический трактат

Надо полагать, что данная «леность» в ряде случаев оправдана, но то, что она лишает меня чувствительности к изменениям в континууме существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] также очевидно.

Причем, также нельзя не заметить, что подобную «леность» трудно считать собственно ленью, поскольку, на самом деле, всякие новые суждения [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] грозят «устойчивости» иерархической сети моей лингвистической картины мира [компиляции означающих], где, худо-бедно, определены все мои функции как означающего [предмета], т. е. создана определенность, терять которую попросту страшно, а это «страшно» – уже суждение, т. е. континуум существования.

Иными словами, за мою «жажду» «определенности» и «понятности», вызванную абсурдным страхом (где этот страх – суждение [континуум существования]) нарушения иерархической сети моей лингвистической картины мира [высказываний], я готов заплатить цену, равную моей неадекватности самому себе, т. е. собственным несоответствием континууму моего существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня].

Я оказываюсь «жертвой» этого страха (где этот страх – суждение [континуум существования]), вынужденный лишаться собственной адекватности (соответствия своему континууму существования), ради ощущения этого мнимого «благополучия», даруемого мне определенностью в моей же собственной (т. е. мною созданной) лингвистической картине мира [компиляции означающих], которую я, будучи означенным и наличествуя в контексте [предмет], ошибочно принимаю за Мир [«мир»].

5.32 Означивание – суть определение функционального аспекта значения.

5.321 Кажется, что при означивании означается значение, однако, это действительно было бы так только в том случае, если бы означаемое, с одной стороны, не помещалось в мою лингвистическую картину мира [контекст означающих], а с другой, собственно означивание имело бы какой-то свой собственный «практический смысл», кроме необходимости введения «представительства» значения в контекст других означающих [мою лингвистическую картину мира] с целью достичь все той же определенности (допускать же, что нечто происходит «просто так», без какого-то, пусть и весьма, как это может показаться, странного или нелепого «практического смысла», абсолютно не верно). Нам же известно, что означаемое определяется не отношением с другими вещами [отношения фигуры и фона], но толкованием, т. е. его [означающего] местом в моей лингвистической картине мира, т. е. компиляцией других означающих.

5.3211 Однако, если означается не само значение [суждение], но лишь его функциональный аспект, то понятно, что само значение [суждение] остается фактически неозначенным.

С другой стороны, функциональность значения определяется не самим значением, но местом слова (или другого знака, его заменяющего) [означающего], которое его – это значение [означаемое] – «представляет» в моей лингвистической картине мира, т. е. толкованием [компиляция означающих] этого слова (или другого знака, его заменяющего) [означающего].

5.3212 «Практический смысл» означивания, таким образом, вполне ясен: всякое значение [суждение] получает благодаря означиванию развернутое толкование [компиляция означающих].

Однако, необходимо понимать, что означается не само значение [суждение], но его функциональный аспект (причем, это не его [значения] функциональный аспект, а функциональный аспект его означающего [слова или другого знака, его заменяющего]), т. е. это не функциональный аспект континуума существования, но функциональный аспект, приписанный ему [значению, суждению] моей лингвистической картиной мира.

5.3213 Иначе: слово (или другой знак, его заменяющий) [означающее] как реестр свернутых функций – это реестр свернутых функций, предполагаемых моей лингвистической картиной мира [компиляцией означающих], но не континуумом существования.

Таким образом, означивание сулит возникновение предмета, что, конечно, создаст желательную для меня определенность, однако и предпишет мне то, как я могу этот предмет использовать, т. е. означивание определяет тот ограниченный спектр возможностей, в рамках которых я [моя схема мира] могу с этим означаемым («представленным» этим означающим) взаимодействовать.

С одной стороны, эта «инструкция» может противоречить моему суждению [контакт моей схемы мира и моей схемы меня], с другой стороны, поскольку имеется подобное несоответствие, оно [означаемое] может вообще не «функционировать» по данным «инструкциям».

5.322 То, что понимается здесь под «функциональным аспектом значения» (место означающего, «представляющего» значение [суждение] в моей лингвистической картине мира), может считаться «согласованным» с континуум существования, если высказывание [моя лингвистическая картина мира] будет содержать указание на точку обзора и характер составляющих моего способа существования [континуум существования], и ничего больше.

5.3221 Иными словами, если я укажу точку обзора, т. е. того [моя схема меня], кому принадлежит данное суждение, и в каком состоянии (согласно способу существования [время, пространство, качество]) он [моя схема меня] находится [высказывание], а также «представлю» высказыванием означаемое [контакт моей схемы мира и моей схемы меня], указывая не означающие как таковые [предметы, функциональные аспекты значения], но характеристики составляющих способа существования [время, пространство, качество], то, вероятнее всего, в рамках моей лингвистической картины мира я буду наиболее близок к высказыванию [компиляция означающих], которое заслуживает внимания.

5.3222 Однако, в этом случае мои высказывания [компиляции означающих] не говорят ничего, что не было бы мне известно, поскольку они, насколько это в их «силах», «озвучивают», в данном случае, мои суждения [контакты моей схемы мира и моей схемы меня], т. е. континуум моего существования.

По сути, мы сталкиваемся в данном случае со своего рода тавтологией, которая [высказывание] единственная и может, как оказывается, с большим или меньшим успехом претендовать на право считаться «достоверной».

5.3223 С другой стороны, даже такие «драконовские меры», предпринятые мною при формулировке высказывания, не избавляют меня от тех искажений, которые опосредованно уже повлияли на континуум моего существования, т. е. привели к некому опыту [производному суждению], который противоречит исходным суждениям.

Кроме того, необходимо также помнить и учитывать, что всякое высказывание [компиляция означающих] занимает место в моей лингвистической картине мира и не может не «искажаться» ее иерархической сетью, что не позволит мне определить реальную значимость, «удельный вес» суждения [контакт моей схемы мира и моей схемы меня] «представляемого» означающим [высказыванием]. Учитывая же наличие в иерархической сети моей лингвистической картины мира мнимо-означающих и производных высказываний, ситуация еще более осложняется.