Андрей Курпатов - Психософический трактат

6.123 Кроме того, учитывая практический характер «оправданного» предметного познания, следует иметь в виду, что определение точки обзора является первейшим условием состоятельности высказывания [результата предметного познания.]

6.1231 Понятно, что результат предметного познания вне определения точки обзора не может считаться состоятельным.

(Так, например, нельзя сказать: «это крепкий стол» или «это вкусное яблоко». Подобное утверждение [высказывание] несостоятельно. Однако, состоятельным оно было бы, если бы я сказал: «я считаю этот стол крепким» или «мне нравится вкус этого яблока». Данные утверждения состоятельны даже в том случае, если этот «стол» кто-то поднимет одним пальцем, а «яблоко» кому-то покажется невкусным.)

6.1232 При этом, точка обзора должна быть определена в характеристиках составляющих способа существования [время, пространство, качество], в противном случае, высказывание [результат прагматического познания] также не будет состоятельным.

(Высказывание будет состоятельным, даже если я поднесу руку к открытому огню и скажу: «я не чувствую тепла». Таким образом я, конечно, могу солгать, если на самом деле мне горячо, но высказывание это все равно состоятельно, хоть и ошибочно (о чем, кстати сказать, знаю только я). А возможно, из-за какого-то неврологического заболевания я, действительно, не чувствую «тепла»… В данном случае мое высказывание будет и правильным, и состоятельным (о чем, впрочем, возможно, будет известно только мне.)

6.1233 Отсюда понятно, что единственной точкой обзора, результатам предметного познания [высказываниям] которой я мог бы доверять (учитывая, разумеется, соответствующие условности), – это я сам (причем, при условии, если это мое высказывание будет развернуто в составляющих моего способа существования [исходное высказывание]).

Точно так же оправданными или неоправданными я могу считать результаты практического познания, если они способствуют улучшению качества моей жизни.

Я также могу свидетельствовать правильность или ошибочность результатов практического познания, осуществленного в рамках какой-то игры, если мне известны все «фигуры» и «правила». Но здесь я должен буду уточнить: «в такой-то игре».

Высказывания [результаты предметного познания], не удовлетворяющие указанным требованиям, необходимо считать бессмысленными.

6.13 Однако, нельзя не заметить еще одной существенной черты предметного познания: предметная содержательность наличествует в моей лингвистической картине мира, буквально «парадируя» мой способ существования.

6.131 Предмет [означающее] – суть абсолютная абстракция, его содержание определяется толкованием и местом, занимаемым им в иерархической сети моей лингвистической картины мира. Однако, означающее [предмет] «представляет» в моей лингвистической картине мира означаемое [значение, суждение], которое располагается в континууме существования в соответствии с императивами моего способа существования. Отсюда: моя лингвистическая картина мира в целом должна «представлять» и составляющие моего способа существования [время, пространство, качество], в противном случае она была бы абсолютно «нежизнеспособной».

6.1311 Поскольку предмет [означающее] – суть абсолютная абстракция и не существует, но лишь наличествует [имеет место в моей лингвистической картине мира], то понятно, что он (даже если бы он и располагался в континууме существования) не может существовать в соответствии с требованиями составляющих способа моего существования [время, пространство, качество]. Однако, предмет [реестр свернутых функций] вынужден «имитировать» свое соответствие моему способу существования; для этого в контексте означающих предусмотрено значительное число мнимо-означающих (например: «всегда», «старый», «бесконечный», «удлиненный», «пронзительный», «незаметный» и т. п.), которые могут быть поняты только посредством толкования [компиляций означающих].

6.1312 Таким образом, мнимо-означающие, позволяющие моей лингвистической картине мира «имитировать» соответствие моему способу существования, на поверку создают совершенно иное «время», иное «пространство», иную «модальность» и «интенсивность» (которые я буду обозначать как «виртуальные»).

Континууму существования данные виртуальные «имитанты» моего способа существования абсолютно не конгруэнтны, мое значение [моя схема меня] (которое – суть потребность) «знает» только (если позволительно это означить): «уже да», «еще нет», остальные же составляющие моего способа существования сортируются по принципу «привычное» и «непривычное», а также «да» и «нет».

Степень несоответствия моего действительного и виртуального способов существования ошеломляет, а ведь речь идет о фундаментальных, определяющих векторах, не говоря уже о том, какую роль эти мнимо-означающие играют при толковании тех или иных означающих.

6.1313 Отсюда: я [означающее, предмет] наличествую совсем в «другом мире» [мой виртуальный способ существования], нежели тот, в котором я [имя, значение] существую [мой способ существования]. Причем первый кажется мне куда более «реальным», нежели второй, тогда как действительная значимость распределяется между ними с точностью наоборот.

6.132 Континуум моего существования [содержательное], который, если редуцировать мой виртуальный способ существования, свойственный моим высказываниям [компиляциям означающих] о нем [континууме моего существования], – суть целое.

Точка обзора в континууме моего существования [содержательное], таким образом, четко «сфокусирована» [контакт моей схемы мира и моей схемы меня], «здесь» их не может быть несколько. Однако, в моем виртуальном способе существования моя точка обзора теряет всякую определенность.

6.1321 Поскольку «представленный» означающими в моей лингвистической картине мира континуум существования [значения] я [означающее, предмет] не целостен, но целокупен, то очевидно, что определить в ней [моей лингвистической картине мира] точку обзора невозможно.

6.1322 Если точка обзора не определена, то нельзя судить ни о правильности, ни об ошибочности высказываний [компиляций означающих], выдаваемых за результаты предметного познания.

Отсюда очевидна вся невозможность «философии», «психологии», а также «истории» (за вычетом, с определенными оговорками, «хронологии»).

(История, вопреки устоявшемуся мнению, ничему не учит. Учит опыт, но не история, и он учит тех, кто его имеет [континуум существования], но не тех, кто его «понимает» [моя лингвистическая картина мира]. Если те мыслительные упражнения [компиляции означающих], которые принято именовать «историей» (в противовес «хронологии»), и важны, то только в той их части, в которой они учат такого «историка» думать о том, как мало он может «знать» [континуум существования], «понимая» [компиляции означающих] при этом все, что угодно.)