Ральф Эмерсон - Нравственная философия

«… Много уходит времени, пока мы узнаем, до чего мы богаты. Мы готовы божиться, что история нашей жизни лишена всякой занимательности: нечего было замечать, не в чем добраться толку. Но годы большого умудрения обращают нас к покинутым воспоминаниям прошедшего; из этого волшебного озера вылавливаем мы то ту, то другую драгоценность и доходим до убеждения, что даже биография этого вертопраха есть только сокращенное истолкование сотни томов всемирной истории».

«…Если наше сердце переполняется восторгом, слушая повествование о твердости души такого-то грека, о величии такого-то римлянина, это знак, что подобные чувства уже сделались доступны нам самим. Дивные образы Перикла, Колумба, Баяра, носясь пред нашим воображением, не доказывают ли нам, до какой степени мы опошляем нашу жизнь без всякой надобности, тогда как, живя всею глубиною жизни, мы украсили бы наши дни великолепием более нежели царским, более нежели патриотическим, присовокупив к тому действия по таким началам, которые касались бы и человечества, и природы во все продолжение нашего существования на земле».

«… Тогда выясняется пред нами обязанность осознать, с первых шагов и от первой ступени лестницы восхождения, что одни предосудительные мнения, по одной своей привычке, все обусловливают временем, местом, пространством, числом. И зачем словам — Греция, Рим, Восток, Италия — так сильно потрясать наш слух? Будем лучше стараться о том, чтобы в нашем, по-видимому, тесном жилище, на нашей еще незнаменитой родине устроить храм, достойный вмещать великих посетителей. Поймем наконец и прочувствуем, что там, где жива душа, туда нисходят и музы, и боги, а не на такое-то место, ознаменованное географическим положением. Этот факт важен! Он основа для вас.

…Старость, время, пространство ничто иное, как мерила, совершенно-противоположные сущности души: Мы доходим до убеждения, что есть молодость, что есть старость — другие, независимые от числа годов нашей жизни. В отношении некоторых идей мы всегда молоды и вечно останемся такими. К этому числу принадлежит идея о красоте всемирной и вечной. Созерцая ее, человек удостоверяется, что она достояние веко» безграничных, а не существования земного…Природа не любит отжавшего и, действительно, одряхление кажется мне одною положительною болезнью: в нем скапливаются они все. Мы называем их разными именами: горячкою, невоздержанием, сумасшествием, идиотизмом, но, заметьте, как в своем характере они сходны с дряхлостью. Они, как и она, любят неподвижность, негу, присвоение всего себе, леность — а не освежающую новизну, не самопожертвование, не порыв, увлекающий вперед Волосы наши седеют, но я не нахожу никакой надобности дряхлеть нам самим. Нет! Сделайте из себя орудие Св. Духа, храните любовь, возделывайте истину, и взор ваш поднимется, морщины разгладятся; вас окрылит еще надежда; вы станете бодры и крепки. Всякий раз, когда мы беседуем с теми, кто выше и лучше нас, мы молодеем, а не старимся.

…Характер уменьшает едкость личных ощущений, украшает определенный текущий час, одушевляет бодростью и окружающих, указывая им, сколько есть еще на земле достойного и превосходного, о чем они и не помышляли.

…Всякая деятельность умственных способностей тоже освобождает нас в некоторой степени из-под власти времени. В моей болезни, в моем изнеможении — дайте мне глубокую мысль или живую волну поэзии — и я освежен; откройте предо мною том Платон или Шекспира — и чувство бессмертия сказывается моему сердцу.

…Посмотрите, до чего величие и божественность мысли стирают во прах века, тысячелетия и живут помимо их, теперь, в этот самый час. Учение Христово менее ли производит действие в наше время, чем в те дни, когда Он впервые изрек Свое божественное слово?»

О наших превратностях:

«Пока нас не потерзают и не пожалят, пока вражьи силы не пустят в нас своим зарядом, в нас не пробуждается то благородное негодование, которое привыкает искать себе обороны в мощи духа. Великому человеку очень бы хотелось оставаться маленьким человеком. Пока он лежит на пуховиках удачи и приволья, он дремлет, засыпает. Но когда его примутся толкать, бить, колоть, — пинки преподадут ему урок, и он отрезвится, возмужает. Ему станут знакомы и обстоятельства, и его собственная неопытность; он излечится от безумных мечтаний, приобретет смышленность и настоящую разумность».

«…Могущество человека в нем самом; надобно поступать по этому правилу. К чему обуреваться то страхом, то надеждою? Его природе вверены прочные блага; он наделен возможностью умножаться и усиливаться во все продолжение жизни; блага же случайные могут возрасти и опасть, как осенние листья Станем ими играть, бросать их на все ветра, как мгновенный признак неистощимости нашей производительной силы».

…Душе неизвестны ни безобразие, ни муки. Если бы в часы светлых провидений, в те часы, когда душа вполне владеет своим величием, нам привелось изречь сущую истину, мы, вероятно, бы сознались, что не понесли никакой невознаградимой утраты. Такие-то часы убеждают нас, что нам невозможно потерять ничего из истинно важного. Бедствия, лишения — это все частности, целое остается неприкосновенным в нашей душе. Признаемся, что есть некоторые преувеличения в рассказах людей самых терпеливых и самых жестоко испытанных; признаемся, что, может быть, никто в мире не описал свои страдания так просто и правдиво, как бы это следовало. В сущности, в нас изнемогало, нас обуревало конечное, между тем как бесконечное покоилось в своем улыбающемся безмятежии.

…Перемены, в небольших промежутках нарушающие житье-бытье людей, суть увещания природы, по законам которой всему надлежит расти и развиваться. Увлекаемая этою основною необходимостью каждая душа бывает по временам принуждена изменять свой быт, свой круг друзей, свои мнения и свои верования; так моллюски покидают время от времени свои красивые раковины, сделавшиеся тесными и задерживающие их рост, должно сызнова приниматься за медленное устройство нового известкового жилища. Учащение таких переворотов соответствует бодрости сил индивидуума: они беспрерывны для некоторых счастливцев; в таком случае все их внешние отношения имеют простор и, не касаясь того, что составляет их истинную жизнь, облегают их тонкою прозрачною плевою, а не сдавливают тяжелым неуклюжим зданием, построенным в разное время, без толку и без цели, подобным тем, в которых мается большая часть людей.

Человеческая природа эластична, она способна возобновляться так, что сегодняшний человек едва может узнать себя вчерашнего. И такова должна бы быть летопись жизни человека в его отношениях к временному: ежедневное высвобождение из-под теснин отжитого, сходное с ежедневною переменою одежды. Но для нас, живущих с такою нелепостью, тупо и упрямо приспосабливающихся на одном месте, вместо того, чтоб идти вперед, — для нас, противодействующих, а не содействующих божественным призывам, наш рост сопровождается потрясениями и припадками.