Коллектив авторов - 12 великих античных философов

Глазу до самого дна доступна прозрачная влага.

Тайн никаких не хранишь ты, река: как воздух прозрачный,

Если открыт кругозор, раскрывается ясному взгляду

И не мешает в пространство смотреть незначительный

ветер, —

Так, устремивши глаза в подводную глубь, далеко мы

Видим, и тайны глубин сокровенные все нам открыты

Там, где медлителен ток, и течение влаги прозрачной

Образы видеть дает, что рассеяны в свете небесном:

Как бороздится песок от медлительных струек теченья,

Как по зеленому дну, наклонившись, трепещут травинки,

Возле бьющих ключей, потревожены влагой дрожащей,

Мечутся стебли травы; то блеснет, то закроется снова

Камешек; зеленью мха оттеняется гравий подводный…

Глаз, без того напряженный, томят все время мельканием

Рыбки: играя, они проносятся стаей проворной…

Ты, на речных берегах живущая, ты мне, Наяда,

Порасскажи о стадах чешуйчатых и перечисли

Стаи пловцов в прозрачном русле реки темно-синей,

Между травой на песке головок чешуею сверкает…

Тут же видна и форель со спиною в крапинках красных,

Тут и голец, никому чешуей не опасный; морская

Тень недоступна глазам при быстрых и легких движеньях…

Не обойду я тебя, лосось красноватый с блестящим

Телом, широким хвостом вразброд рассыпая удары,

Ты из пучины речной поднимаешь высокие волны;

Скрытый выходит толчок на поверхность спокойную влаги.

В панцирь ты грудь облачил чешуйчатый, спереди гладок,

Вкусное блюдо всегда обещаешь роскошному пиру,

Можно тебя сохранять очень долгое время без порчи…

Ты в иллирийских водах, в двухименном встречаешься Истре [1373]

Ловят, мустелла [1374] , тебя, увидав по всплывающей пене,

В заводи наши плывешь, чтоб широким потоком Мозеллы

Не привелось потерять столь известных повсюду питомцев.

В сколько цветов расписала тебя природа! Вся сверху

В черных точках спина, окруженных желтой каймою,

Гладкий хребет обведен темно-синею краской повсюду,

Ты чрезмерно толста до средины тела, оттуда ж

Вплоть до конца хвоста торчит сухощавая кожа.

Окунь, услада стола, и тебя пропустить не могу я.

Ты между рыбой речной достоин с морскою сравниться,

Можешь поспорить один с пурпурной даже барвеной [1375] …

Кто и зеленых линей не видал, утеху народа,

Или не знает уклейку, для удочек детских добычу,

Или плотву, что шипит на огне, угощенье для гостя,

Да и тебя среди стай речных неизбежно, конечно,

Надо, голец, помянуть. Ты двух пядей без дюйма, не больше.

Длинную бороду ты распустил, усачу подражая.

Ныне прославлю тебя, сом огромный, дичина морская.

Ты словно маслом актейским умащен. Тебя за дельфина

Считать я речного готов. Точно так ты, громадный, ныряешь

В заводях, еле свое направляя широкое тело,

Или безводье мешает ему, или травы речные.

Если ж ты движешься вдоль по реке величаво, дивятся

Все на тебя берега зеленые, темная стая

Рыб и прозрачные воды; волна в русле закипает,

И, разделившись, бегут до самого берега струйки.

Так иногда в пучине Атлантики ветер пригонит,

Или же сам по себе приплывает к окраинам суши

Кит: приливает вода к берегам, поднимаются волны

Кверху, и снизиться вдруг боятся ближайшие горы.

Этот, однако же, кит нашей тихой Мозеллы, далекий

От бушеванья, великий почет реке доставляет.

Впрочем, довольно следить водяные пути и проворных

Полчища рыб: я уже перечислил их множество видов.

Пышность иную пускай нам покажет осмотр винограда,

Вакха подарки пусть наш блуждающий взор потревожат.

Длинный подъем до вершины холма над самою кручей,

Скалы и солнечный склон горы, кривизны и извивы —

Все виноградник сплошной, выходящий природным театром.

Так-то Гавранский хребет [1376] драгоценным покрыт виноградом

Или Родопа [1377] , своим так Лиэем [1378] Пангеи [1379] блистают.

Так зеленеет и холм Измарский [1380] над морем фракийским,

Бледную так и мои виноградники красят Гарумну [1381] .

Сплошь вся покатость холмов до самой последней

вершины —

Берег усеян реки зеленеющим всюду Лиэем…

Да и не только людей восхищают такие картины.

Я и в сатиров готов полевых и в наяд сероглазых

Верить, что к этим они берегам сбегаются часто;

Резвые шалости их козлоногих панов тревожат;

Скачут по мелям они и сестер под водою пугают

Робких и бьют по текучей воде неумелым ударом

Часто, награбив с холмов виноградных кистей, и речная

Здесь Панопея [1382] с толпой ореад [1383] , постоянных подружек,

От деревенских божков убегает, распущенных фавнов.

В час же, когда среди неба стоит золотистое солнце,

К заводи общей сатиры и сестры речные, собравшись

Вместе, ведут, говорят, хороводы свои: в это время

Зной им палящий дает от очей человека укрыться.

Тут на родимой воде, играя, прыгают нимфы,

Тащат сатиров на дно и от этих пловцов неумелых

Вдруг убегают из рук, а те понапрасну хватают

Скользкие члены и влагу одну вместо тела лелеют.

Этому, впрочем, свидетелей нет, и глаза не видали…

Вот чем, однако же, все насладиться свободны: тенистый

В светлой реке отражается холм; весь в зелени, словно

Влага речная, поток, сдается, порос виноградом.

Что за оттенок воде придает вечернею тенью

Геспер, когда опрокинет в Мозеллу зеленую гору!

Плавают все, качаясь, холмы, дрожит виноградник

Мнимый, в прозрачных волнах отражаются кисти, разбухнув…

Вот на местах, где река образует подступ, нетрудный,

Шарит по всей глубине толпа добычников жадных.

Ах, как ничтожна защита для рыб в речной даже глуби!

Тот, посредине реки волоча свои мокрые сети,

Рыбок обманутый рой в узловатые ловит тенета;

Этот в местах, где река струится спокойным потоком,

Сети на дно опустил, приспособив их плавать на пробках;

Третий на камнях сидит, наклонившись к воде и к согнутой

Гибкой лозе на конец привязавши крючок смертоносный,

В воду забросил уду, съедобной снабдивши приманкой.

Стая блуждающих рыб, не предвидя коварства, разинув

Пасть, налетает, глотнув широко раскрытою глоткой,

Чувствует поздно она укол сокрытой иголки.

Чуть затрепещется, знак подает, дрожанию лески

Тотчас ответит конец уды дрожаньем заметным.

Миг – и свистящий удар подсекает добычу, и мальчик

Вкось из воды уже тащит ее…

Бьется на камнях сухих привыкшая к влаге добыча.

И светозарного дня трепещет лучей смертоносных.

В речке родной у нее осталась вся бодрость; слабея,

Воздухом нашим дыша, она прощается с жизнью.

Вялым ударом уж бьет по земле бессильное тело,

И цепенеющий хвост дрожит последнею дрожью.

Не закрывается рот, и зеваньем зачерпнутый воздух