Айн Рэнд - Возвращение примитива

Все это проявления доконцептуальной стадии развития человека. Процитирую одну из моих статей:

«Конкретное, антиконцептуальное мышление может взаимодействовать только с людьми, привязанными к той же самой конкретной данности, к тому же самому “конечному” миру. Для подобного менталитета это означает мир, где человеку не нужно иметь дела с абстрактными принципами: они заменяются заученными правилами поведения, которые принимаются как данность, безоговорочно. “Конечность” мира означает в данном случае не его протяженность, а уровень мыслительных усилий, требующийся для его обитателей. Говоря о “конечности” мира, они имеют в виду его “ощущаемость”. (Из статьи «Недостающее звено» (The Missing Link) из сборника «Философия: кому она нужна» (Philosophy: Who Needs It).)

В той же самой статье я писала:

«Теория прогрессивного образования Джона Дьюи (преобладающая в школах вот уже почти полвека) устанавливает метод подавления концептуальных способностей ребенка и заменяет познание “социальной адаптацией”. Это систематические усилия по внедрению племенного менталитета».

Симптомом характерного для такого менталитета ограниченного, перцептивного уровня развития является позиция трибалистов в отношении языка .

Язык — это концептуальный инструмент, набор визуальнослуховых символов, соответствующих определенным идеям. Для человека, понимающего назначение языка, неважно, какие звуки служат для наименования объектов, главное — чтобы они обозначали четко определенные аспекты реальности. Но для трибалиста язык — мистическое наследие, звуковая нить, протянувшаяся от предков, заученная, но не понятая. Для него самое главное — конкретный образ, звучание слова, а не его значение. Он готов убить и погибнуть сам за привилегию печатать на каждой почтовой марке для англоговорящих граждан Канады слово «postage», а для франкоговорящих — «postes». Поскольк у большинство этнических наречий являются не полноценными самостоятельными языками, а всего лишь диалектами или местными искажениями государственного языка, то получается, что трибалисты готовы драться по еще менее значимым поводам.

Но конечно же, трибалисты дерутся вовсе не за язык: они пытаются отстоять свой уровень восприятия мира, свою мыслительную пассивность, свою преданность племени и свою мечту жить в совершенно замкнутом мире, полностью игнорируя существование остального человечества.

Изучение других языков расширяет абстрактные способности и видение человека. Лично я знаю три — или, скорее, три с половиной — языка: английский, французский, русский и наполовину немецкий, на котором я могу читать, но не разговаривать. Я осознала невероятную полезность этих знаний, когда начала писать: они предоставляют мне возможность более широкого выбора идей, разнообразные выразительные средства, а также позволяют проникнуть в природу языков как таковых, вне зависимости от конкретной формы.

(Если уж говорить о конкретной форме, то я сказала бы, что любой язык цивилизованного народа обладает собственной неповторимой силой и красотой, но я больше всего люблю английский — этот язык я считаю своим по сознательному выбору, а не по рождению. Английский — самый выразительный, самый точный, самый емкий и, следовательно, самый мощный из всех языков. Он больше всего подходит мне — хотя я могла бы выразить себя на любом из западных языков.)

Трибалисты вопят о том, что их язык обеспечивает сохранность их «этнической идентичности». Но такой вещи просто не существует. Слепая приверженность расистской традиции не может составлять человеческой идентичности. Расизм обеспечивает псевдосамооценку тем людям, которые не заслужили подлинной, и истеричная преданность своему диалекту играет ту же роль: она создает видимость «коллективной самооценки», иллюзию безопасности для спутанного, испуганного, непрочного состояния застывшего сознания трибалиста.

Если кто-то заявляет, что мечтает сохранить свой родной язык и его литературные памятники, он делает это исключительно ради маскировки. В свободном и даже полусвободном обществе никому не запрещено говорить на каком бы то ни было языке с теми, кто также захочет на нем говорить. Но насильно навязывать свой язык другим нельзя. Страна должна иметь только один государственный язык, если ее жители хотят понимать друг друга, и совершенно неважно, какой именно это будет язык, так как люди руководствуются смыслом , а не звучанием слов. Совершенно справедливо, что государственным языком в стране должен быть язык большинства населения. А что касается сохранения литературных памятников, то оно никак не зависит от государственной политики.

Но для трибалистов язык — это не орудие мышления и общения. Для них язык — символ племенного статуса и власти, проявляющейся в навязывании своего диалекта другим племенам. Не только вожди племен жаждут таким образом доказать свое могущество; это так же льстит больному, хрупкому самолюбию прочих членов племени.

В связи с этим мне хотелось бы упомянуть о возникшей у меня гипотезе; это действительно не более чем гипотеза, потому что я не проводила никаких специальных исследований по вопросу двуязычных стран, то есть стран с двумя государственными языками. Но по моим наблюдениям, двуязычные страны кажутся культурно угнетенными в сравнении с теми, где государственным является один из этих двух языков. Двуязычные страны редко отличаются великими, исключительными достижениями в любой интеллектуальной сфере, будь то наука, философия, литература или искусство. Сравните достижения Бельгии (частично франкоговорящей страны) с достижениями Франции, или достижения Швейцарии (где государственных языков целых три) с достижениями Франции, Германии и Италии, или достижения Канады с достижениями Соединенных Штатов.

Причиной малого количества достижений может быть меньшая территория этих стран, но это не относится к случаю США и Канады. Возможно также, что причина в том, что самые лучшие, самые талантливые граждане двуязычных стран стремятся эмигрировать в те, где государственный язык один, но тогда все равно остается вопрос: почему они это делают?

Моя гипотеза такова: политика двуязычия (позволяющая части граждан не учить дополнительный язык) — это уступка и гарантия развития в стране сильного этноплеменного элемента. А это элемент антиинтеллектуальности, конформизма и застоя. Лучшие умы должны стремиться сбежать из такой страны: они должны чувствовать, хотя бы на подсознательном уровне, что трибализм не оставляет им шансов.

Но если даже моя гипотеза неверна, нет никаких сомнений в том, что трибализм крайне антиинтеллектуален и вреден. Если, как я уже говорила, некоторые элементы этничности веками скрывались под поверхностью цивилизации, не причиняя особого вреда, почему теперь случилось их внезапное повсеместное возрождение? Иррационализм и коллективизм — философские идеи доисторической эры — должны быть применены на практике, в политике , прежде чем они смогут поглотить высочайшие научнотехнические достижения человечества. Политическая причина возрождения племенных отношений — смешанная экономика , переходный этап на пути ранее цивилизованных стран Запада к тому политическому уровню, выше которого остальной мир так и не поднялся, — уровню постоянных племенных междоусобиц.