Томас Джефферсон - Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2

Самые прекрасные творения, доступные нашему взору, — крылатые насекомые, а они первоначально не были таковыми. Они приобрели эту форму и неподражаемый блеск путем следующих друг за другом изменений. Сегодняшний медленно ползущий червяк — гусеница через несколько дней переходит в неподвижную форму и в состояние, похожее на смерть; а при следующем изменении из него выйдет, во всем миниатюрном блеске жизни, великолепная бабочка.

Не осталось никакого сходства с прежним созданием, все изменилось; все силы новы, и жизнь для него — совсем другое. Мы не можем представить себе, что сознание существования в этом состоянии насекомого не то же, что и прежде. Почему же тогда я должен считать, что воскресение того же самого тела необходимо для того, чтобы мое сознание существования продолжалось после смерти?

В первой части «Века разума» я назвал творение (creation) единственным истинным и реальным словом божьим. Этот пример или этот текст в книге мироздания показывает нам не только, что дело может так обстоять, но и что оно так обстоит на самом деле. Вера в будущее есть рациональная вера, подтверждаемая фактами, видимыми в мироздании. Ибо не труднее поверить, что в будущем мы будем существовать в ином состоянии и форме, отличной от настоящей, чем поверить, что червяк должен стать бабочкой и покинуть навозную кучу для полета, не знай мы об этом как о факте.

Сомнительные высказывания, приписываемые Павлу в 15-й главе 1-го Послания коринфянам, которая составляет часть погребального обряда некоторых христианских сект, так же лишены смысла, как и колокольный звон на похоронах; они ничего не объясняют рассудку, ничего не освещают воображению, но оставляют читателю искать, если он может, какой-либо смысл. «Не всякая плоть», <���говорит он>, «такая же плоть. Но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц». Что же из этого? Ничего. То же самое мог бы сказать повар.

«Есть», <���говорит Павел>, «тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных». Что же из того? Ничего. А в чем различие? Он не сказал ничего об этом. «Иная слава, — говорит он, — солнца, иная слава луны, иная звезд». Что же из того? Ничего, за исключением того, что он говорит: «...звезда от звезды разнится в славе», а не в дальности. Он точно так же мог бы сказать нам, что луна светит не так ярко, как солнце.

Все это не лучше, чем жаргон гадателя, жонглирующего фразами, которые он не понимает, с целью запутать легковерных людей, пришедших узнать свою судьбу. Попы и гадатели занимаются одним ремеслом.

Иногда Павел притворяется естествоиспытателем и доказывает свою систему воскресения из принципов растительной жизни. «Безрассудный! — говорит он, — то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет». На это можно возразить его же словами, сказав: «Безрассудный Павел, то, что ты сеешь, не оживет, если умрет; ибо зерно, которое умрет в земле, никогда не прорастет и не сможет произрасти. Только живые зерна произведут следующий урожай». Но образное выражение, с любой точки зрения, не аналогия. Оно говорит о преемственности, а не о воскресении.

Переход животного от одного состояния бытия к другому, как, например, от червя к бабочке, приложим к этому случаю, но пример зерна неприложим и показывает, что Павел сам был, как он говорит это о других, безрассудным .

Совершенно безразлично, были ли четырнадцать посланий, приписываемых Павлу, написаны им или нет. Они представляют собой либо доказательства, либо догмы. Но поскольку доказательства порочны, а догматическая часть представляет собой простое предположение, не имеет значения, кто их написал.

То же самое может быть сказано об остающихся частях [Нового] завета. Церковь, называющая себя христианской, основана не на посланиях, а на том, что называется Евангелием и содержится в четырех книгах, приписываемых Матфею, Марку, Луке и Иоанну, а также на мнимых пророчествах. Послания зависят от них и должны разделить их судьбу; ибо если легендарна история Иисуса Христа, то всякое рассуждение, основанное на ней как на предполагаемой истине, должно пасть вместе с ней.

Мы знаем из истории, что один из главных руководителей этой церкви, Афанасий [29], жил в то время, когда составлялся Новый завет; и мы знаем также из абсурдных фраз, которые он оставил нам под именем символа веры, характер тех лиц, которые составляли Новый завет. Из той же истории мы знаем также, что подлинность книг, из которых он был составлен, в то время отрицалась. Новый завет был провозглашен словом божьим именно потому, что за него голосовали такие люди, как Афанасий, и не может быть ничего более странного, чем установление слова божьего путем голосования.

Те, кто основывает свою веру на таком авторитете, ставят человека на место бога и не обладают истинными основаниями для будущего счастья. Легковерие — не преступление, но оно становится преступным, сопротивляясь убеждению. Оно в зародыше душит попытки, которые сознание делает к достижению истины. Мы никогда не должны силой навязывать себе веру во что бы то ни было.

На этом я кончаю рассмотрение Ветхого и Нового заветов. Свидетельства, которые я привел для доказательства их подложности, извлечены из самих книг и, как обоюдоострый меч, действуют двояко. Если отрицать свидетельства, то вместе с ними отрицается подлинность самого Писания; ибо это свидетельства из Писания; а если принять свидетельства, опровергается подлинность книг. Невероятные противоречия, содержащиеся в Ветхом и Новом заветах, ставят их в положение человека, который присягал бы сразу за и против. Каждое из обоих свидетельств осуждает его за ложную присягу и одинаково губит его репутацию.

Если Библия и Новый завет после этою падут, не я тому причиной. Я просто извлек свидетельства из запутанной массы материала, с которым они были смешаны, и [как бы] расположил эти свидетельства на свету, так, чтобы их можно было ясно видеть и легко постигать. Сделав это, я предоставлю читателю судить самому, как судил я сам.

В первой части «Века разума» я говорил о трех видах обмана — тайне , чуде и пророчестве ; а поскольку ни в одном из ответов на эту работу я не увидел ничего, что хоть сколько-нибудь повлияло бы на сказанное мной об этих предметах, я не буду загромождать эту вторую часть дополнениями, которые не нужны.

В той же работе я говорил также о так называемом откровении и показал абсурдное злоупотребление этим термином в применении к книгам Ветхого и Нового заветов, ибо откровение определенно исключается при изложении всего, участником или очевидцем чего был человек.

То, что человек сделал или увидел, не требует откровения, сообщающего ему о том, что он это сделал или увидел, ибо он уже знает это, как не требуется откровения и для того, чтобы он смог рассказать или написать об этом. Прилагать термин «откровение» в таких случаях — невежество или обман. Однако Библия и Новый завет подводятся под это лживое определение как сплошное откровение .