Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

Тысячи лет в безнадёжном пути:
Ищем Его и не можем найти.
В небе ли? В сердце? В груди? На звезде?
— Неуловимый, везде и нигде.

Сяду, вокруг беспристрастно взгляну.
Вижу деревья и вижу луну.
Вижу — полночный качается сад.
Слышу — часы надо мною стучат.

Сяду, взгляну беспристрастно в себя.
Чувствую — руки, затылок, губа.
В лёгкие воздух прохладный течёт.
В ухе часы отбивают свой счёт.

В те же часы — отличить не могу! —
Те же часы на стене и в мозгу.
Звёзды на небе и звёзды во мне
Переплелись, шелестят в глубине.

Звёзды ли, сузясь, вонзились в глаза?
Я ли, большой, окружил небеса?
Звёзды струятся, сияют и льнут,
Сердце качают, по жилам текут.

Звёзды и сердце. Часы и луна.
Нет никого. Тишина, глубина.
Надо ль искать нам кого-то ещё?
Или и так до конца хорошо?

Два Бога — дневной и ночной —
Склоняются надо мной.
Дневной деловит и строг,
Бог жизни — прилежный Бог.

Из дома уходит с утра:
«Прощай, на работу пора.
И ты не ленись, мой сын.
Останешься в доме один.

Что делать — увидишь сам.
Ключи тебе передам,
Хозяйство всё и весь дом.
Отдашь мне ключи перед сном,

Когда вернусь под конец».
Бог жизни — щедрый отец.
Бог смерти — кроткая мать.
Постелит сыну кровать:

«Набегался за денёк?
Иди, отдохни, сынок.
Ложись, усни, дорогой.
Не бойся, я над тобой».

Сижу над стаканом чаю,
Вечерние окна глухи.
Я жизнь, как стихи, читаю,
Читаю жизнь, как стихи.

Поэма страниц на триста.
Читаю в один присест.
Растянуто, водянисто,
Лишь пара удачных мест.

Удачны отдельные строки,
Ну, скажем, первые сны
О том, что женские щеки
И розовы, и нежны.

Строки о первом романе:
Как в комнате у нее
Сидели в углу на диване,
Сидели — и это все.

О том, как лежал кадетом
В саду, в траву животом,
И были: сад разогретый
И я, и Жюль Верна том.

Или еще (не вчера ли?):
В столовой, молча с женой,
И четко часы стучали,
Стучали часы надо мной…

Отдельные полные строки,
Насыщенной жизни клочки,
Беспримесной и глубокой,
Все прочее — пустяки.

Все прочее — нагроможденье
Пустых и случайных фраз.
Плохое стихосложенье,
Ненужно длинный рассказ

Про годы скучной работы,
Про то, как становишься стар,
Про службу, деньги, заботы
И вечной спешки угар,

И даже про климат гадкий,
Про дождь несносный наш…
Читаю все по порядку
И злобно грызу карандаш.

На каждом шагу заминка,
Вычеркиваю и рву.
«Вот эти главы — в корзинку,
Оставить одну строфу».

Задумано — гениально.
Исполнено — ерунда.
С решительностью похвальной
В корзинку — и без следа.

Сижу над стаканом чаю,
Перебираю клочки.
Я жизнь, как стихи, читаю
Сквозь старческие очки.

— Посмотри-ка, что ты видишь над собой?
— Вижу, звёзды разбегаются гурьбой.

Тлеет лента потухающей зари,
Вдоль по улице белеют фонари,

И над городом стоит уже, ясна,
Полноликая высокая луна.

Ночь надвинулась, и вижу только свет.
Несветящегося в этом мире нет:

Светят окон убегающих ряды,
Тротуары ярким светом залиты,

Светят женские влюблённые глаза,
Светят звёзды, прожигая небеса.

— Но смотри же, притаилась неспроста
Между звёздами слепая пустота.

Темен хаос, и коварен, и силен.
Всё заполнить, уничтожить может он.

— Это правда, в небе пусто и темно.
Лишь по каплям цедит Бог своё вино.

Понемногу, чтобы глаз привыкнуть мог,
Жгучий мир свой разворачивает Бог.

Глаз привыкнет понемногу — и тогда
Всё засветится насквозь и навсегда.

Хаос тёмен, потому что его нет.
Существует в этом мире только свет.

В этом мире существует только Бог —
Так щемяще, так слепяще одинок.

Вместо ночи, вместо тысячи огней,
Вместо города, луны и фонарей,

Заполняя все небесные моря,
Весь блистая, и сияя, и горя,

В этом мире, сплошь от света золотом,
Посмотри-ка, только Бог один кругом.