Виктор Унрау - Не Евангелие

Рассказывая о частной и общественной жизни римлян, Гиро приводит историю Афера. Афер достиг богатства и славы, обвинив «в беспутной жизни, в кознях и чародействе, направленных против императора» Клавдию Пульхру — родственницу и близкую подругу Агрипины, вдовы Германика.

Однако когда к власти пришел Клавдий, над Афером нависла смертельная опасность. Новый император был сыном Агрипины.

И Афера выручила лесть, которая для Клавдия оказалась дороже матери.

Правда, Клавдий подозрительно относился к чужим похвалам, и иногда комплименты принимал за оскорбления.

Когда Афер воздвиг в честь Клавдия статую, «с надписью, в которой упоминалось, что Калигула, двадцати семи лет отроду, уже был вторично избран консулом», император увидел в этой надписи «оскорбительный намек на его молодость и косвенное указание на закон, запрещавший быть консулом в таких юных годах».

Калигула приготовил и произнес в сенате речь против Афера.

И Афер вместо того, чтобы защищаться, сделал вид, что речь императора поразила его, как гром, и сказал, что «гораздо меньше боится всемогущего Калигулы, чем его ораторского таланта». После этого он начал цитировать речь Калигулы и указывать на ее красоты.

И Калигула, который считал себя лучшим оратором своего времени, «вернул Аферу свое расположение».

Доносительство, это способ мести своим врагам. Доноситель устраняет соперников чужими руками, и без борьбы добивается намеченной цели.

На Кавказе кровомстители или враждовавшие между собой люди, избегая открытой агрессии, расправлялись со своими врагами при помощи русской администрации.

Адыг, чтобы отомстить кровнику или врагу, мог сделать донос российским властям, «удовлетворяя таким образом свои мстительные чувства». По словам Кажарова в пореформенный период «стали входить в практику ложные обвинения в абречестве как одна из форм расправы с неугодными лицами».

Таких фактов было, судя по всему, достаточно, чтобы Сталь, описывая кровную месть у адыгов в первой половине девятнадцатого века, говорил, что «при совершении кровомщения не было ничего рыцарского».

Донос, как форма мести, случался и среди чеченцев и ингушей.

«Администрация края, — писал Плиев, — выделяла из сельских общественных фондов известную сумму для вознаграждения доносчиков, которые клеветали на своих соплеменников. Доносчики эти писали ложные доносы, кляузы на тех лиц, с которыми были во враждебных отношениях, получая за это вознаграждения».

Не трудно добиться превосходства над соперником или врагом, используя так называемый институт заложников.

Преимущественно заложников берут на войне или в ситуациях, похожих на военное противостояние.

Ирен Геррман и Даниэль Пальмиери говорят о заложниках, как об оружии, и цель этого оружия — как и любого другого — «добиться преимущества и заставить противника сдаться, или хотя бы пойти на какие-то уступки».

И безнравственность этого института состоит как раз в том, что на безоружного соперника нападают с оружием.

Во время Гражданской войны в России практику заложников применяли, в том числе и большевики.

Локкарт рассказывал, что заложников брали, например, по сыскным соображениям.

«Когда, — писал он в 1918 году, — в Петрограде был опубликован длинный список заложников, большевики арестовали жен не найденных и посадили их в тюрьму впредь до явки их мужей».

Жены часто становились заложниками мужей-офицеров, которые соглашались служить в Красной Армии. Когда мужья переходили на сторону белых, жен — расстреливали.

Таким образом, большевики без борьбы подчиняли своей власти кадровых старорежимных офицеров.

Автор «Красного террора» приводит многочисленные примеры применения института заложников в разные годы гражданской войны в России.

Председатель Харьковского губисполкома Кон говорил в своем докладе на местном Совете, что в случае, «если буржуазный гад поднимет голову, то, прежде всего, падут головы заложников».

Во время крестьянского восстания в Тамбовской губернии в заложники брали крестьянских жен вместе с детьми.

Приказ оперативного штаба ЧК от 1 сентября 1920 года предписывал «провести к семьям восставших беспощадный красный террор. Арестовывать в таких семьях всех с 18 летнего возраста, не считаясь с полом, и если бандиты выступления будут продолжать, расстреливать их».

Ограничение возраста заложников, как выражение гуманности, соблюдалось не везде. В Кожуховском концентрационном лагере под Москвой в качестве заложников находилось 313 тамбовских крестьян. Среди них были дети возрастом от одного месяца до шестнадцати лет.

По официальным сообщениям в тамбовских «Известиях» уже пятого сентября в Тамбовской области сожгли пять сел, седьмого — расстреляли двести пятьдесят заложников. Белоэмигранты писали, что «расстреливали детей в присутствии родителей и родителей в присутствии детей».

Смысл института заложников состоит в том, что расправляясь с невинными, или только угрожая расправой над невинными, человек принуждает врага отказаться от борьбы не из страха перед противником, а из сочувствия к невинным.

Ирен Геррман и Даниэль Пальмиери, рассматривая заложников, как невинную жертву, говорят, хуже всего то, что «они становятся заложниками именно потому, что они ни в чем не повинны».

Те, кто использует заложников, чтобы оказать давление на противника, играют на его ценностях и принципах. Точнее даже будет сказать, они паразитируют на том лучшем, что есть в противнике и в человеке вообще.

Но чаще место заложника занимает сам безнравственный человек. Для того чтобы добиться своих целей, он угрожает сопернику расправиться с самим собой. Хорни описывает такие случаи у людей, страдающих невротической потребностью в любви. Человек вынужден уступать таким невротикам «из-за перспективы стать виновником его несчастья или смерти».

Гуггенбюль-Крейг припоминает в этой связи «шестнадцатилетнюю девочку, которая безропотно подчинялась своей матери, поскольку в противном случае та прикидывалась больной.

«Посмотри, до чего ты довела свою мать», — говорил дочери отец». И дочь покорялась желаниям родителей.

Еще один способ заставить противника отказаться от борьбы и взять над ним верх, это шантаж.

Захави даже считает, что шантаж, это врожденное свойство животных, которое можно рассматривать как прием детского поведения.

Он предполагает, что птенцы шантажируют родителей тем, что громко кричат «с намерением привлечь хищников к гнезду». И взрослым птицам приходится их непрерывно кормить, чтобы они замолчали.