Моисей Рубинштейн - О смысле жизни. Труды по философии ценности, теории образования и университетскому вопросу. Том 1

(Только человек превозмог невозможное: он различает, выбирает и судит, лишь он способен подарить длительность мгновению.) С человеческим принципом приходит настоящий преображенный мир, с ним идет отношение к ценностям и культуре, и тот же мир становится иным. Характерно, что без него величайший шедевр живописного искусства, например, был бы только измазанной тряпкой, статуя комком глины или ничтожным куском мрамора и т. д. Все мы знаем, как на этом пути вещи становятся иногда более неприкосновенными и священными, чем люди, и наоборот – тот же человек может спуститься до положения, почти приближающегося к положению вещи.

Человек как поворотный этап универсального значения – такова великая подымающая идея, к которой нас приводит весь ход наших размышлений. Это ставит перед нами вопрос о характеристике того пути, на котором мы отводим личности коренную роль. Это великий многострадальный путь, на котором из тьмы рождается свет, из необходимости растет свобода, из царства механистического открывается просвет в сферу ценностей и целей, когда мертвое оживает или пополняется живым, когда в мире загорается свет смысла и сущности и т. д. Перед нами задача понять, что в мировом развитии то, что мы считаем противоположностями, на самом деле является только отдельными этапами общего пути развития. К этому вопросу мы и обратимся теперь, стремясь раскрыть эту проблему во всех последующих главах.

Мы здесь должны припомнить на момент тот вывод, к которому нас привел обзор различных философских миросозерцаний в вопросе о смысле жизни. Мы видели, как понемногу из всех них вырисовывалась постепенно одна всевластная категория, господствующая над всеми помыслами, как человека жизни, так и глубочайшего философа – это категория жизни, стремление жить и быть во что бы то ни стало, и при том стремление расширять и углублять жизнь. На этом в явной или скрытой форме сошлись диаметрально противоположные учения, начиная от материализма и кончая критицизмом и религиозно-философской метафизикой. Как мы это отметили в главе о жизни как верховной категории, непредставимость небытия, наше отвращение перед уничтожением жизни, нелепость мысли – жить, чтобы уничтожать жизнь, – все это нашло свой глубокий отзвук в мировой философии во всех ее разветвлениях. Мы там остановились самое большее на великом обещании «вечной жизни», но все-таки жизни. Таким образом на вопрос о том, чем оправдана эта вечная жизнь, мы не получили и на традиционных путях не могли получить ответа; во всяком случае этот ответ принципиально не отличается от того ответа, какой дает нам жизнь практически, жизнью и стремлением людей обыкновенных. Тревожная мысль о бессмысленных стремлениях оказывается далеко не устраненной. Все завоевания духа предстают перед нами как «хитрость разума» в укреплении все той же жизни.

Такое единодушие мыслителей самых разнообразных направлений является ясным показателем, что здесь кроется какая-то великая правда. С нашей точки зрения, она несомненна, и заключается она в том, что принцип «быть и жить во что бы то ни стало» вполне подходит для характеристики исходного, отправного пункта как по отношению к целому, так и по отношению к отдельным живым, развивающимся существам. Мы должны твердо помнить, что принцип развития применим не только к раскрытию целого и его частностей во времени, но и в применении к каждому данному моменту, периоду или эпохе можно и должно использовать эту идею, как бы определяя напластования или наслоения действительности, потому что мы в этом случае найдем не только достижения, полученные к данному моменту, но и увидим в основных чертах все крупные стадии, через которые прошло все развитие: как говорил Гегель, великая память космоса сохраняет все без утрат. Таким образом в исходном пункте просто констатируется голое обстояние, в котором мы напрасно стали бы искать иного смысла, кроме того, что оно, как чистый материал, несет в себе возможности стать всем и вместе с тем остаться ничем.

Трагическая, тяжкая ошибка для всех, кто ищет смысла и оправдания жизни и личности, кроется в этом случае только в том, что этим принципом абсолютной воли к бытию пытаются исчерпать весь космос безотносительно, под каким бы это заглавием ни проходило, т. е. переносят его на все стадии мирового раскрытия или, лучше сказать, просто отбрасывают мысль о живом мире и берут его как нечто однократно, твердо, зафиксировано данное, чего нет и не может быть на самом деле. Мы надеемся в ходе наших размышлений показать, что первоначально в мире и жизни нет смысла и разумного оправдания, но он может создаваться и создается – смысл и оправдание могут прийти только активно-творческим путем, они могут быть, как и все, только действенным путем, освобождаясь от времени и обретая особой формы статическое состояние только в своем значении. Все наши усилия мы должны теперь направить в сторону уяснения того, как в личном и космическом раскрытии и где впервые начинает брезжиться эта заря и как она разгорается во всеоживляющее, всесогревающее солнце смысла и разумного оправдания.

Всеобщность и верховность категории жизни заставляет нас вспомнить здесь о том, что тесно связано с ней и что становится понятным более или менее только в свете этого верховенства – это утверждение тождества реальности и совершенства, их прямой – если можно так выразиться – пропорциональности. Эта мысль не является новой в истории философской мысли. Мы здесь напомним только о Спинозе, который в шестом определении своей «Этики» утверждает, что он под реальностью и совершенством понимает одно и то же. Определив истину как отнесение идеи к богу, как адекватное и ясное, и отчетливое познание, а ложь как недочет познания, Спиноза в примечании к теореме 43 второй части подчеркивает, что различие между человеком с истинными идеями и человеком с ложными идеями в степени реальности и совершенства. Он прямо указывает, что истинная идея относится к ложной как бытие к небытию. Дальнейшее его пояснение идеи реальности как идеи активности еще раз подкрепляет мысль о том, что все направлено на жизнь и ее усиление и углубление; чем совершеннее, тем реальнее, тем более действенности – таков глубоко правдивый вывод Спинозы. Здесь небезынтересно отметить довод Канта, которым он пытается доказать невозможность безнравственного принципа – тем, что это был бы – при условии всеобщности – принцип уничтожения, что невозможно – невозможно потому – добавим мы, – что жизнь и стремление к ней есть верховный принцип, определяющий все.