Моисей Рубинштейн - О смысле жизни. Труды по философии ценности, теории образования и университетскому вопросу. Том 1

Конечно, нет нужды особо оговаривать, что все это очень далеко от утверждения исторической идиллии, от игнорирования иногда в истории очень болезненно протекавшего и протекающего процесса создания этих индивидуальностей, процесса включения в более объемлющую индивидуальность, как и могут очень остро сложиться взаимоотношения отдельных индивидуальностей разных формаций. В этом жизнь и движение. Так, может быть, борьба между ними никогда не прекратится, но она неизбежно меняла, меняет и должна изменить свои формы. Как ни жестока современность, но от нас не должны ускользать проблески, хотя и медленного, но все-таки существующего процесса выработки известных регулирующих норм; нельзя не видеть благоприятных симптомов в том, что теперь делаются чрезвычайно энергичные попытки не просто бороться, но идейно оправдать себя в этой борьбе, в чем слышится пробивающееся реальное международное право, намечается перенесение центра тяжести в идейную, культурную сторону. Таким образом и здесь намечается постепенный переход от пребывания в естественном состоянии, когда право – это сила, в культурно регулируемое – переход от механизма к телеологии, от простой причинности к осмысленности, от фактического обстояния к одухотворенности. Все это утратит характер чрезмерной идеализации, если мы будем помнить, что путь, пройденный нами в культуре, совсем не так велик и грандиозен, как это казалось и кажется поверхностным наблюдателям. С этой точки зрения и следует расценивать то, что происходило в прошлом человечества: сначала один народ в борьбе в буквальном смысле уничтожал другой, пожирая своего противника, потом явились формы борьбы в порабощении физическом, за ними последовали формы государственно-правового уничтожения и утонченного экономического использования, когда даже может быть сохранена известная государственно-политическая самостоятельность. И вот мысль наша, логически продолжая эту линию создания новых форм борьбы, вполне оправданно рисует себе в будущем эру, когда борьба выразится в свободном культурно-духовном соревновании на почве социального, государственно-правового, экономического равенства. Это будет обозначать победу, действительную победу, когда будут только победившие, когда победителями окажутся и побежденные, потому что они в этом случае также приобретают, в то время как в современных условиях не только побежденный, но и победитель часто является жестоко пострадавшим и многое невозвратимо утратившим. Кто бы не победил в культурном соревновании, в конечном итоге все выигрывают. Поэтому в народных индивидуальностях и их борьбе надо видеть большой положительный смысл. Истинное единство может создаться только на этой почве, когда все народы в идеале сочетаются не в однородность и полное совпадение, делающее ценным только один экземпляр, а в единство своеобразного, в котором сохраняется особый характер каждого и открывается возможность живого взаимодействия и солидарности; иначе жизни и действительности у человечества быть не может.

Этим самым подчеркнута и другая сторона: такую все расширяющуюся включенность нельзя мыслить как рок – она дается в меру творческой мощи и творческого выявления отдельного народа. История человечества дает нам очень интересное жизненное подтверждение: в далеком прошлом существовало много народов, проживших века, живет и теперь много разных народов, но все они или исчезли, или исчезнут, не оставив по себе и воспоминаний как о самостоятельной или самоценной действительности; они включились в общую действительность матери-природы и потонули в ней, как тонет остальной животный и растительный мир. История как история прошла мимо них. С точки зрения созидания сущности они сами по себе не внесли ничего и вошли в общий поток мира только как его материал. Только индивидуально и творчески выявившие себя народы обрели самостоятельную действительность и являются существенными.

Вся история и должна рисоваться нам как постепенный путь самоопределения и самосознания человечества в лице его отдельных представителей, частных и коллективных индивидуальностей. Вся мировая человеческая история совершалась таким образом, что вначале она шла в темноте или вне сознательного процесса, и вся культура в ее первых проблесках рождалась как бы механически. Но дальше стало раскрываться то, что было в живом заложено в возможности; в отдельных представителях стало нарастать осознание себя и своей роли в жизни и истории, пока она окончательно не вступила в поле сознания. С этого момента человечество в отдельных своих представителях открывает для себя возможность, все больше претворяемую в действительность, сознательно воздействовать на решение своей судьбы или во всяком случае своего земного пути. Если раньше человек видел перед собой ход жизни как какую-то неведомую непреодолимую силу, располагающую его жизнью, то теперь перед ним открывается все более крепнущая надежда в нарастающей степени определять это продвижение по пути культуры вплоть до перспективы полного господства над культурным развитием.

Таковы задачи и направление индивидуального и коллективного творчества: здесь пробегает тот путь, на котором они встречаются и могут идти солидарно, не отрываясь друг от друга; более того, вся мощь их и возможности раскрываются только на этом пути взаимообусловленности и взаимопроникновения. Когда Платон решительно объединил на одной абсолютной цели личность и общество, он шел по глубоко правильному пути. Ошибка, как и у всех абсолютистов данного толка, заключалась только в том, что он в проведении этой идеи, в путях и средствах радикально нарушил равновесие и растворил личность в коллективе [1044]. В действительности личность в ее жизни без коллективной базы и ее атмосферы неизбежно идет на убыль, если ей не удается снова от себя начать социальную линию; личность сама в самом своем существе социальна и без этого немыслима, она жива связью поколений, она сама есть огромная наследственная связь; личности нет и не может быть без прошлого и известной широты связей в настоящем, как и просветов в будущее; общество же живо и выявляется только в личностях и в соединенных ее проявлениях; их нет друг без друга: даже в самом примитивном обществе живет личность, хотя бы только в потенции, и даже в самой индивидуализованной личности живет социальная черта и общественные позывы. Человек-личность становится ею именно благодаря своей способности опираться на прошлые поколения и на свои настоящие связи.

Таким образом социальные организации – именно в силу их характера как своеобразных творческих факторов, имеющих свое самостоятельное значение, – не только обладают техническим значением для личности, как охрана ее интересов и свободы, но им присуща и самостоятельная роль и значение, как и всяким творческим индивидуальностям, а если принять во внимание их больший масштаб и во времени, и в пространстве, то нам станет понятным и их большее значение в сравнении с индивидом частным, если вообще их противопоставлять друг другу. Таким образом ни Платон и Гегель в их абсолютизации коллектива, государства, ни Штирнер и Ницше в их абсолютизации индивидуальной личности не сказали всей правды, а берут только часть ее: есть индивидуальности единичные и коллективные, тесно и неразрывно связанные друг с другом в их жизни и существе; в живой действительности они идут неотрывно в живом непрерывном взаимодействии и взаимообусловленности: они и самоцели, и средства друг для друга одновременно . В этом смысле мы повторим слова Канта, что «величайшая проблема для человеческого рода, к разрешению которой его принуждает природа, – это достижение гражданского общества, построенного на всеобщем праве» [1045], так как не только само общество только в этом случае способно полно и углубленно организовать свою индивидуальность как созидательную мощь, но только в этом случае раскрываются настоящие возможности и перспективы для творческих выявлений личности, осуществляется наибольшая свобода всех, способность к действенности и созиданию, в которых оба – и общество, и единичная личность – находят свою действительность. В сущности таким образом общество не только не исключает личности, но оно впервые открывает для нее возможность выбиться из положения средства для природы и общемирового хода и обрести самостоятельное значение. Мы раньше неоднократно останавливались на мысли, что в существе личности, в ее деятельной сути лежит с первых шагов не только сосредоточенность на самой себе в форме все углубляющегося самосознания, но и неизбежный, необходимый выход за самую себя. Все это ясно показывает нам, что полное ее раскрытие возможно только в обществе, в живом взаимодействии личностей, так как только при нем при взаимодействии и взаимоотношении личностей возможно развернуть всю скалу идеальных ценностей. Об этом говорит определение общества, как его дает Фихте [1046]: «Обществом я называю отношение разумных существ друг к другу. Человек должен жить в обществе, он не может быть полным, завершенным человеком и противоречит самому себе, если он остается изолированным». При этом для своего полного раскрытия он нуждается во взаимодействии с индивидуально развитыми и индивидуально проявляющимися личностями. Чем общество более однородно (что значит менее развито), тем более неблагоприятна обстановка для входящей в него личности: с общественной точки зрения, важен не унисон личностей, а их гармония, слагающаяся из индивидуальностей и их индивидуальных деятельностей, каждой на своем месте, – та гармония, которая может и должна получаться в итоге, но никогда не устраняет отстаивания себя и борьбы за свое собственное содержание и формы. Если в примитивном коллективе все это дано только в потенции, то задача культуры заключается в том, чтобы осуществлять все большие возможности в этом направлении. Связь с коллективом становится тем больше, чем больше и глубже он раскрывает свои творческие возможности и открывает простор для творческой деятельности входящей в него личности. Так обосновывается требование свободы в здоровом, нормально раскрывающемся коллективе, потому что требование свободы необходимо вытекает из признания творческой природы и назначения человека.