Пауль Наторп - Избранные работы

Действительно ли не ответственны? Не падает ли часть ответственности и на нас? Не можем ли мы, со своей стороны, помочь делу, чтобы оно стало иным? Не входит ли в особые обязанности дальнейшего образования подрастающих и взрослых людей указание на величественную задачу лучшей закладки для народного воспитания – побудить их к серьезной проверке его оснований, так как иначе ведь у всех людей, как у родителей или иначе заинтересованных лиц, есть основание подумать о вопросах народного образования в силу ли общего народного интереса или чувства солидарности, которое особенно сильно именно в наших рабочих во всех других отношениях?

Но это опять-таки только теория. Наша же работа оказывается, напротив, в прямой практической, связи с домашним и школьным воспитанием на намеченном мною раньше пути. Единая организация ест свободной воспитательной работы, как я себе ее представляю, должна необходимо считаться также с устройством домашнего и школьного воспитания и иметь право сказать здесь свое слово, опирающееся на опыт и потому обладающее особым весом. Здесь существовала бы инстанция, которая могла бы с полным знанием дела обсуждать совместно с работающими в школе и провести в жизнь то, что может и должно быть выполнено в направлении свободного школьного воспитания, школьного воспитания к свободе и самостоятельности.

Школа, сказал я, должна вести от узкого домашнего союза к все более широким связям по направлению к вполне свободному и обширному союзу, который должен представлять и по крайней мере в идее представляет собой сообщество граждан. И вот та организация, которую я имею в виду, была бы настоящим посредствующим и связующим звеном между самой низшей и самой высшей ступенью образования. Школьное государство со свободным, на ответственности самих участников основанным, устройством, с ведением собственной кассы, собственным судопроизводством, короче говоря, школьное государство, основанное на самодеятельности, нашло бы на более высокой ступени только свое продолжение в указанных союзах сначала подрастающих людей, затем и взрослых, а все это вместе явилось бы подготовительной, школой, к гражданской, жизни, – школой, лучше которой трудно себе представить что-нибудь.

К сожалению, я опять мог дать вам только теорию: я не мог указать вам на собственный опыт, на собственную проверку путем дела. Сама эта теория выросла у меня вопреки моему собственному требованию или скорее требованию Песталоцци, не из деятельности, не из собственного опыта. Я сам не менее тяжело ощущаю этот недостаток, чем если бы кто-нибудь посторонний поставил его мне в упрек. Но все же она возникла из дела, по меньшей мере из беспристрастного ознакомления с делом других. А затем, в конечном счете идеи носят закон их истины в себе; есть возможность познать их истину в широкой научной связи и до пробы. И Песталоцци, а также многие другие, кто вступил на более суровый и более опасный, а потому, конечно, более славный путь дела, перешли к нему, открыв уже саму идею и ощутив уверенное чувство ее истины. Значит, возможно познать истинность этой идеи в общих чертах и до опыта. В испытании делом идея нуждается всегда при проведении ее в частностях, без которых она остается простой идеей. Таким образом, за делом всегда остается высшее право и решающая заслуга. Но теория все же не менее носит в себе свою правду, и мне думается, что я могу настаивать на этом характере истины по отношению к тому, что было здесь изложено мною. А далее остается только пожелать, чтобы за этим последовало лучшее, более убедительное доказательство делом в отдаленном, будем надеяться, не слишком отдаленном, будущем.

О воспитании детей послешкольного возраста, которое составляет предмет сегодняшней нашей беседы, мы находим у Песталоцци очень мало прямых указаний. Весь этот вопрос почти еще не существовал в его теперешнем смысле; все условия, так сказать, были иные. И вообще ступени воспитания разграничены Песталоцци недостаточно резко. Поэтому нам приходится здесь прибегать больше к косвенным выводам относительно того, с какой стороны приступить к этой задаче, чтобы остаться верными духу и заветам Песталоцци.

Конечно, он не прошел бы мимо нее, потому что бедность нашего народного воспитания едва ли производит где-либо более вопиющее и глубоко потрясающее впечатление, чем здесь; и особые нужды юношеского возраста всегда были налицо: они хорошо известны и Песталоцци и заставляли его очень серьезно призадуматься над ними. И здесь он глубоко заглянул в народную жизнь; с большим беспристрастием, с каким он прослеживает источники человеческих ошибок до того пункта, где человек был еще на правильном пути и откуда едва заметные отклонения уводили его потом все дальше и дальше, Песталоцци исследует причины воровства и обмана, пьянства, беспорядков и извращений половой жизни и разного рода пристрастий к наслаждениям, раздумывает о помощи не только противодействием и охранительными мерами, но и о том, чтобы с самого начала поставить человека на правильный путь и твердо удержать его на нем. Ибо «только тогда ты сможешь осушить болото, когда не будешь возиться в трясине, а отведешь глубже его воду и дашь ей свободный выход».

Но в чем же заключается это отведение в глубь? Путь, на котором Песталоцци надеется найти спасение от этих зол, может легко показаться очень односторонним. И тут, как и во всех случаях, он возвращается к одному: упорядочению работы и хозяйствам народной жизни.

Что этот путь будет верным средством против непорядков в отношении собственности и употребления, которое из нее делают, это признают скорее всего, может быть, даже без всякого ограничения. Говоря грубо, надо сделать так, чтобы воровство и обман стали невыгодным делом, тогда они исчезнут сами собой, а такими они станут тогда, когда будет достигнут разумный порядок дохода и его потребления, распространяющийся на каждое хозяйство, когда никто не будет терпеть недостатка в самом необходимом или не будет совершенно теряться от непредвиденной нужды и забот, когда даже самый незначительный человек сможет найти себе достаточно верные средства к существованию; когда он увидит своими глазами и будет ежедневно испытывать, что порядком и работой подвинешься дальше вперед, чем противоположным путем. Правда, это несравненно легче достигается там, где род заработка и всех жизненных привычек приблизительно одинаков и имущественная разница не слишком велика. В деревне, например, простым распоряжением деревенской власти этого можно, конечно, добиться скорее, чем в большом современном городе, где богатый и бедный часто отделены друг от друга невероятными расстояниями и где почти никто не заботится о другом, да и вообще не может заботиться. При всем этом ясно, что все наше социальное законодательство, касающееся класса промышленных рабочих, преследует цель, которая вполне родственна цели Песталоцци. Конечно, здесь мы стоим перед гигантской задачей, разрешение которой потребует еще работы многих поколений. Необходимо наконец понять, что простыми законодательными и распорядительными мерами нельзя достичь решительного успеха даже при больших затратах денежных средств. Вся наша хозяйственная жизнь основана на свободе и самостоятельности, таким образом, и решительное средство для достижения общего повышения хозяйственности в рабочих классах может быть найдено только на этом пути.