Пауль Наторп - Избранные работы

Таким образом, из тех же самых принципов, остающихся тем не менее вечно истинными, мы в настоящее время должны сделать совершенно иное применение, как этого требуют современные условия. Социальная педагогика, руководящаяся основными принципами Песталоцци, должна, значит, в настоящее время стремиться к тому, чтобы правильно перенести эти вечные принципы на нашу почву. И опять-таки сам Песталоцци дает правильное указание в этом отношении, непрестанно подчеркивая то, что, собственно, в самом корне обосновывает сообщество: это сообщество труда и заработка, а также и потребления заработанного. Так, естественным путем образовались старые сообщества в деревнях, городах, а в них цехи и т. д. Эти старые союзы распались или находятся на пути к распадению и их невозможно восстановить искусственно. Но рабочие сообщества, подымаясь постоянно от более узких к более широким, тем не менее по-прежнему необходимы, и только они одни могут образовать годную основу действительного, в настоящем смысле слова социального воспитания. Следовательно, они должны были бы быть созданы, но, в сущности, они уже всюду намечены или имеются по крайней мере в зачаточном состоянии; нужно только узнать и культивировать эти зародыши, и насадить, и развить новые, тогда задача эта окажется, пожалуй, и небезнадежной. Если мы предоставим это дело его собственному течению, то заслужим вполне справедливый упрек в том, что хотим снимать жатву там, где мы не сеяли, – мы, ожидающие и требующие потом от людей порядка и правосознания.

В одном месте Песталоцци делает потрясающе правдивое замечание: «Жена крестьянина стесняется наказать ребенка старше 7 лет на глазах у посторонних за его невоспитанность: она чувствует, что вина за его невоспитанность падает на нее; а первое дитя неба, законодательство, не стесняется публично наказывать тысячи гражданских безобразий, которые были бы все без исключения невозможны, если бы господа властители этого небесного дитяти или поставленные управители так же хорошо заботились бы о деталях народного порядка, как хорошая жена крестьянина должна заботиться о мелочах своего дома, если она хочет иметь право не стыдиться». Эти и другие одинаковые по смыслу слова Песталоцци пришли мне на мысль, когда я недавно читал (в «Frankfurter Zeitung»), как один специалист-криминалист, занимающий высокое положение, с холодной и в ее деловитости тем более режущей форме признавался, что вся невероятная борьба нашего уголовного законодательства и судопроизводства против преступления не дает почти никаких результатов, потому что условия современной социальной жизни создают такую почву для преступления, в которой они могут только пышно разрастаться. Можно ли в таком случае не присоединиться к горькой жалобе и обвинению, которые высказывает Песталоцци: «Прямо-таки позор, что дают вырастать сорной траве до тех пор, пока она окрепнет; тогда роются в общественной справедливости среди разоренного народа, как дикие свиньи в хлебе, и думают еще при этом, что такой разрушительной работой достигают высшей мудрости гражданского законодательства. Мирятся с недостатками во всем, что необходимо для достижения истинного порядка в глубине народа, и удивляются потом, почему никакими галерами и исправительными домами, а также и старыми виселицами ни одно начальство с тех пор, как стоит мир, не достигло и не достигнет ничего без хороших общих учреждений для образования народа». Это пишет человек, о котором, если кто-нибудь и ничего не знает, то знает все-таки одно: что он является проповедником любви, а не ненависти. Гнев в таких словах Песталоцци вытекает из истинной любви глубокого знатока народа и его тогдашнего положения – любви, не отступающей в стране и перед резкой строгостью правды.

Но ведь общество, законодательство, правительство – все заботятся о народном образовании? Вы, конечно, уже догадываетесь, что я отвечу на это. Несомненно они делают это и в таком объеме, в каком этого не было во времена Песталоцци, как и уголовное законодательство и правосудие в настоящее время поставлено несравненно лучше, чем прежнее. Почему же они тем не менее так явно не достигают своей цели – быть может, еще меньше даже, чем прежде? Ведь все газеты заполнены сообщениями о преступлениях; жалоба на то, что от преступления, и притом в самых отвратительных его формах, не огражден никто, становится с каждым днем все более общей и вполне обоснованной. С нашим государственным попечением о народном образовании дело обстоит совершенно так же, как и с нашим уголовным законодательством и правосудием, – это сеть со слишком большими петлями: и здесь все также идет чересчур далеко в сторону большого, общего, так что близкое непосредственное влияние на отдельного человека, особенно там, где оно более всего необходимо, становится невозможным. Формы налицо; если посмотреть их на бумаге у зеленого стола, то они кажутся просто великолепными. Только, к сожалению, они уже больше не охватывают того, что должны охватить, они и не могут совсем выполнить этой задачи. Таким образом, во многих отношениях они как бы не существуют: их нет именно для того, для чего они должны бы были быть: для отдельных лиц, для индивидов, особенно для тех, кто больше всего нуждается в них. Ибо, к счастью, многим помогает еще добрая природа, и они становятся чем-нибудь не в силу наших социальных порядков, а вопреки им: не с помощью нашей школы, а вопреки ей. И все, чего тем не менее достигает наша школа, она достигает не с помощью своих прекрасных правил, а благодаря счастливому исключению, которое допускают эти правила, – именно потому, что, к счастью, петли сети чересчур велики. Спросите где хотите, найдете ли вы кого-нибудь, кто чувствует себя обязанным и благодарным школе как целому, как системе; самый благодарный ответит вам: нет, школе как целому, как системе – нет, а вот такому-то и такому-то отдельному учителю. И если вы спросите дальше, за что он благодарен ему: за то ли, что он действительно верно и точно следовал общим правилам, или за то, что он шел своими собственными путями, – то ответ будет безошибочно гласить: за то, что он шел собственным путем, и, к счастью, ему попались начальники, которые или не замечали этого, или же были достаточно разумны, чтобы сделать вид, как будто они не замечают.

Принципы и общие установления нашего школьного строя могут быть все вполне правильными и обоснованными и тем не менее могут совершенно не достигать своей цели, если, по несчастью, они недостаточно знакомы с почвой, на которой надо работать, если они, к сожалению, оказались недостаточно приноровленными к нашим социальным условиям. И действительно, эти принципы и постановления не отвечают своему назначению: они стоят слишком далеко от действительной жизни народа, не входят в нее, не вырастают из нее и не уходят в нее обратно. В них стремятся воспитать абстрактных людей или, скажем лучше, современников; но там на скамьях сидят не абстрактные фигуры, а живой, скажем, Петр или Павел; он уходит от них, они не научились на нем ничему и не могли ничему научиться. Как же они могут знать при таких условиях миллионы индивидов? Ведь это совершенно невозможное требование. Таким образом, конечно, найдено основание сложить с них вину, освободить их от нее совершенно. Но следовало бы уже наконец понять, что так дальше дело идти не может, иначе все должно будет пойти прахом. Так что же делать? Я должен почти просить извинения за то, что все время возвращаюсь к одному и тому же припеву: децентрализироватъ, и притом до последней степени. Пусть пользуются могучим централистическим аппаратом, чтобы осуществить то единственно хорошее, что он в состоянии сделать: уничтожить централизацию и заменить ее доходящей действительно до последней степени децентрализацией – так, чтобы она стала настолько общей и всеохватывающей, насколько это только возможно. Я не вижу иного пути спасения.