Александр Доброхотов - Избранное

1. Аверинцев С. С. Символ художественный // Краткая литературная энциклопедия. М., 1971. С. 826–831.

2. Аверинцев С. С. Знак, знамя, знамение // Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. С. 109–128.

3– Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994.

Ą. Гегель Г. В. Ф. Лекции по эстетике. Ч. 2, Первый отдел: «Символическая форма искусства» // Гегель Г В. Ф. Эстетика. В 4-х тт. Т. 2. М., 1969.

5. Ермилова Е.В. Теория и образный мир русского символизма. М., 1989.

6. Иванов Вяч. И. Лик и личины России: Эстетика и литературная теория. М., 1995.

7. Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М., 1990. [ «Философия имени», «Диалектика мифа»]

8. Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. М., 1982.

9. Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. М., 1997.

10. Свасьян К. А. Проблема символа в современной философии. Ереван, 1980.

11. Свасьян К. А. Философия символических форм Кассирера. Критический анализ. Ереван, 1989.

12. Символ в системе культуры. Тарту 1987.

13. Символы в культуре. СПб., 1992.

14. Флоренский П. А. «Иконостас», «Symbolarium» // Соч. в 4 т. Т. 2. М., 1996.

15. Шеллинг Ф.В. И. Философия искусства. Ч. I: «Общая часть философии искусства». М., 1966.

16. Cassirer E. Philosophie der symbolischen Formen. Bd. 1–3. Darmstadt, 1980–1985.

17. Wiener. W. Von der Symbolen. Berlin, 1924.

18. Piaget, G. La formation du symbole chez 1’ enfant. Neuchatel, 1948.

19. Bayne S. Secret and Symbol. Edinburg, 1949.

20. Foss, M. Symbol and Metaphor in Human Experience. Princeton, 1949.

21. Iliadę, M. Images et symbole. Paris, 1952.

22. Kimpel B. The Symbols of Rel19ious Faith. N. Y., 1954.

23. Looff H. Der Symbol-Begriff in der neueren Rel19ionsphilosophie und Theologie. Köln, 1955.

24. Metaphor and Symbol. London, i960.

25. Guardini R. Sprache, Dichtung, Deutung. Würzburg, 1962.

26. Rahner K. Hörer des Wortes. München, 1963.

27. Castelli E. Simboli e immagini. Roma, 1966.

28. S19n, Image, Symbol. N.Y., 1966.

– идеальный или реальный предмет сознательного или бессознательного стремления субъекта; финальный результат, на который преднамеренно направлен процесс.

Как философская проблема, понятие «цель» возникает в греческой философии, по крайней мере, с эпохи Сократа. Досократовская философия практически не оперирует понятием «цель», подчеркнуто противопоставляя мифологическим построениям свой метод объяснения бытия через понятие причины (ата), принимая лишь мифологему безличной судьбы. Слово «цель» (хеАос;), чаще всего, в философских текстах означает «конец», «завершение». Принципиальная, не требующая дальнейших разъяснений первичность космических причин и вторичность внутрикосмических целеполаганий и мотивов (которые могли приписываться и живым субъектам, и физическим стихиям), составляют одну из самых характерных черт досократовской картины мира. В период появления софистов – оппонентов досократовской «физики» – возникает критическое отношение к безличному детерминизму. Видимо, Сократ уже делает классификацию целей людей и богов одной из своих тем (хотя Платон и Аристотель указывают на Анаксагора как автора принципа целесообразности). Во всяком случае, Платон вкладывает в уста Сократа рассуждение о различии «причинного» и «целевого подходов» (Phaed. 96а —100а), в котором «бессмыслицей» называется физический детерминизм и утверждается, что «в действительности все связуется и удерживается благом и должным».

Начиная с Платона, в античной философии происходит борьба традиционного детерминизма «фисиологов» и телеологии, основы которой заложены в платоновских диалогах. Сама теория идей базируется, в значительной степени, на открытой и описанной Платоном способности идеальной структуры быть целью и смыслом для вещественного мира становления. Кроме «Федона», важен в этом отношении «Тимей» с его учением о Демиурге, творящем мир, исходя из принципа блага (особенно см. 68е: о «вспомогательных», «необходимых» физических причинах и «божественных», целевых, направляющих вещи к благу), и VI–VII кн. «Государства», где дается онтологическое обоснование идеи блага как высшей цели, всего сущего. Аристотель выдвигает учение о четырех причинах сущего (Phys. и, 194b —195а; Met. 1013а – 1014а), в котором рядом с материальной, формальной и движущей находится целевая причина (τέλος, в схоластике – causa finalis). Без целевой причины, по Аристотелю, невозможно объяснение способа существования живых организмов. Этический аспект выбора цели разносторонне рассмотрен Аристотелем в «Никомаховой этике» (например, 1112а). Развивая свое учение о цели, Аристотель строит понятие, означенное неологизмом «энтелехия» (εντελέχεια): имеется в виду актуализация, осуществление внутренней цела того или иного существа (Met. 1047а30). Например, душа есть энтелехия тела (De ап. 412327). Допускает Аристотель и возможность иерархии энтелехий (там же). Характерно учение Аристотеля, выраженное в «Метафизике», о божественном разуме как конечной цели, бытия и связанная с этим оценка философии как самоцельной и потому наиболее достойной свободного разума формы знания. В эллинистической философии происходит плавная модификация понятия цели, заключающаяся, отчасти, в попятном движении от платонизма к сократовским школам, отчасти – в перенесении этического целеполагания из социально-космической в морально-психологическую сферу: например, идеал «атараксии» (абсолютной невозмутимости) – это цель для индивидуума, но со стороны полиса или космоса идеал «не виден», поскольку «совершенный» внешне индивидуум включен в чужое для него целеполагание объективного мира. Более контрастным в философии эллинизма становится и противопоставление понятию цели онтологически бесцельной реальности: понятие «уклона» (παρέγκλισις, clinamen) у Эпикура и Лукреция объясняет механизм космогенеза, изощренно избегая как досократовской «причины», так и платоно-аристотелевской «цели».

Вместе со становлением духовной культуры христианства в философию приходит третий тип отношения к цели: в спор детерминизма и телеологии вступает волюнтаризм как учение о способности к свободному самоопределению воли. Свободная воля не исключает цели, но не принимает ее объективную данность, не прошедшую через акт волевого выбора. Сложная диалектика закона, благодати и свободы во многом была обусловлена новым представлением о спасении как цели. Христианину нельзя получить спасение как случайный подарок эллинистической Тюхе (удачи), или как заработанную оплату добродетели, или как результат высшего знания: оно мыслится непостижимым единством незаслуженного дара и волевых усилий, порожденных верой. Потому спасение как свер х-цель христианской культуры отличается и от разумной причинности, и от целеполагания, строящего свою цель как идеальный объект и, следовательно, содержательно знающего, к чему оно стремится («причинность наоборот»). Таким образом, в христианстве между целью и субъектом возникает зазор, который должен был бы заполняться идеальным содержанием целит средствами ее достижения. Но предметного знания о спасении и гарантированных средств достижения цели в пространстве христианской веры не может быть (если не принимать во внимание фольклорных версий). Поэтому христианская философия ищет новые трактовки целеполагания. Возникает представление о цели как недостижимом идеале, развернутое позже в куртуазной культуре. Возникает и проблема соотношения цели, и средств, которая обычно решается в пользу совершенства средств, выступающих как доступный представитель недоступной цели, (хотя существовала и версия «цель оправдывает средства», приписываемая обычно иезуитам). Особый аспект проблемы находит Августин, утверждающий, что грех состоит в желании пользоваться (uti) тем, что предназначено для наслаждения, и наслаждаться (frui) тем, что предназначено для пользования (De doctr. ehr. I, 4). Тем самым радикальная испорченность человеческой природы толкуется как извращение цели,