Дмитрий Фурман - Избранное

Геноцид евреев и геноцид армян подводят страшную черту под перечнем общих черт еврейской и армянской истории.

Особое положение армянского народа и его трагическая судьба не могли не отразиться на своеобразии национального самосознания армян в Новое время, в эпоху секуляризации. Средневековая религиозная идеология давала объяснения и создавала идейные компенсации странному и «ненормальному» положению этноса (отсутствию государственности, рассеянию). У евреев это вера в избранность и грядущее царство Мессии. У армян, как следствие, логический вывод из факта совпадения религии и этноса – также идея избранности. И в качестве такого же логического вывода из фактов «истинной веры» и отсутствия собственной государственности рождается идея восстановления армянского царства в конце истории. (X. Абовян заявляет устами своих героев: «…Говорят, пока не придет конец света, не будет у нашего народа ни царства своего, ни престола…» (Абовян X. Указ. соч. С. 140.)

Упадок этой идеологии в Новое время означал осознание особого положения этноса как мучительной проблемы, требующей нового решения – и идейного, и волевого, действенного. Диаспоричность, отсутствие своего государства теперь уже не могли объясняться волей Божией и компенсироваться идеей избранности и неизбежного возмещения Богом страданий народа в конце истории. Теперь они стали восприниматься как «неполноценность», требующая усилий воли для ее ликвидации. У евреев это породило сионизм с его глубочайшим ощущением «ненормальности» положения евреев как национальной «неполноценности», и пафосом «нормализации». Работупо воссозданию, «нормализации» еврейского общества, проделанную сионизмом, можно назвать поистине титанической, и проделать ее можно было лишь при немыслимо высокой мотивации, крайне остром ощущении «ненормальности» и стремлении к норме.

У армян, которые никогда полностью не теряли, как евреи, исторической родины, такой же высокой мотивацией стала борьба за воссоздание армянского государства. Особую роль в ней играла более мучительно переживавшая свое положение и более просвещенная диаспора. В ней создавались революционные организации, из нее направлялись в Турцию агитаторы и организаторы выступлений, она, как и еврейская диаспора, пыталась использовать свое влияние в странах проживания для освобождения родины.

Любой национализм в какой-то мере – это результат ощущения народом «комплекса неполноценности». Сионизм и армянский национализм питают дискриминация, национальные преследования и оскорбления, отсутствие «своего» государства, то есть психологические травмы, нанесенные национальному самосознанию. А геноцид – это кульминация таких травм, предельная по болезненности травма. Состояние народа, пережившего геноцид, можно сравнить лишь с состоянием женщины, подвергшейся зверскому изнасилованию. Армянский социолог Г. Погосян говорит об отсутствии исследований о психологическом значении геноцидов. «Ясно лишь одно, – пишет он, – что геноцид оставил глубочайший след в сознании народа. Очевидно, что эхо далекой трагедии накладывается и на людское горе, сегодня придавая ему особую остроту» («Коммунист» (Ереван), i июля 1989 г.). Французский исследователь Ж. П. Ришардо назвал армян «народом, травмированным навсегда» («Голос Армении» (Ереван), 22 января 1991 г.).

Геноцид – страшная травма, которая не может не породить сильнейшего невроза, навязчивых воспоминаний о пережитом ужасе, страха его повторения, стремления самоутвердиться и даже отомстить. Все это, безусловно, присутствует и в еврейском, и в армянском самосознании. Однако истории евреев и армян после геноцида резко отличаются, и, соответственно, возникают значительные различия в национальной психологии.

У евреев геноцид приблизительно совпадает во времени с величайшим событием их истории – созданием государства Израиль, достижением почти чудесной, казавшейся немыслимой «нормализации» положения евреев, их превращением в народ среди других народов. И хотя «нормализация» эта и сегодня не полная (ибо положение Израиля, не признаваемого его соседями, остается очень сложным, что вновь усиливает страх повторения геноцида и возрождает в какой-то мере ощущение гетто), серия военных успехов Израиля, появление в нем нового поколения людей, выросших в независимом государстве, постепенное примирение с ним соседей – все это неуклонно ведет к «успокоению», «нормализации» еврейского самосознания. Прежде всего это касается самого Израиля, но в какой-то мере относится и к диаспоре, ныне ощущающей за своими плечами поддержку целого государства.

В армянской истории такого события, компенсирующего травму геноцида, «нормализующего» самосознание, не произошло. Создание «своего» государства, появление в 1918 году руководимой дашнаками Армянской Республики подобным событием не стало. Дело в том, что зажатая между угрозой с юга и угрозой с севера, получившая независимость во многом против своей воли, силой обстоятельств Армения вскоре предпочла этой эфемерной и не дающей гарантий полной независимости полугосударственный статус в рамках СССР, гарантирующий национальное существование. Фактически дашнаки отказались от борьбы за независимость, и существовавшая в 1918–1920 годах Армянская Республика не только не явилась событием, освобождающим народ от невротического ощущения собственной недостаточности, но скорее усугубила это ощущение. Видный дашнакский деятель О. Качазнуни позже писал: «С первого же дня нашей государственной жизни мы отлично понимали, что такая маленькая, бедная, разоренная и отрезанная от остального мира страна, как Армения, не может стать действительно независимой и самостоятельной». И далее: «Мы должны быть благодарны большевикам. Свергнув нас, они, если не сказать спасли, то, во всяком случае, поставили на более надежные рельсы унаследованное дело» («Голос Армении», 26 января 1991 г.).

И хотя, как мне думается, допустимо проведение некоторой параллели между ролью Советской Армении для армянского народа и ролью Израиля для евреев (поддержка диаспоры, роль ее культурного центра, движение реэмиграции, сопоставимое с сионистским, и т. д.), Советская Армения все же не была независимым государством. Судьба и безопасность ее зависели не от нее самой, а от СССР, воли Москвы. Потому, естественно, Армения и не могла, во всяком случае в полной мере, выполнить функцию Израиля – функцию «нормализации», успокоения раненного, травмированного национального самосознания.

В самосознании евреев военные победы Израиля, да и просто стоящие перед ним проблемы постепенно заслонили травму геноцида. У армян же этого не произошло. Прошлое продолжало оставаться незажитой раной. Сознание нации по-прежнему фокусировалось на страшных событиях прошлого, вновь и вновь переживая их, подобно тому, как сознание человека, подвергшегося грубому насилию, вновь и вновь возвращается к пережитому им ужасу. При ограниченных же возможностях «нормальной», реальной национально-государственной жизни возникало нечто вроде фантастической, мечтательной ее компенсации. В диаспоре «исторические партии» на протяжении десятилетий сохраняли и культивировали идеологию мести туркам и восстановления исторических границ Армении (но отнюдь не восстановления армянской независимости, которая парадоксальным образом представлялась менее реалистической перспективой, чем возвращение Карса и Эрзерума). При этом никаких реальных путей для претворения в жизнь подобных идей не существовало – имелась лишь надежда на чудо, на какое-то благоприятное стечение обстоятельств. Осуществлялось постоянное давление на «страны проживания», результатом которого, однако, явились чисто символические успехи, вроде осуждения Европарламентом геноцида 1915 г. Прямым следствием безнадежности и бессилия стал террор, организованный армянскими «революционными» группировками против турецких дипломатов в 70-е годы.