Михаил Иржавцев - Данэя

— Ого, действительно! Двинемся-ка быстрей.

Но из ущелья у входа шар виден не был. Начало смеркаться. Торопясь, они уселись в седла вертолетов, застегнули ремни на поясе и груди и взлетели.

И только с высоты увидели шар, ярко освещенный последними лучами, и под ним большое озеро среди гор. Они летели на максимальной скорости, но когда подлетели, удалось лишь разглядеть, что висит он на высоте около полукилометра над зеркалом озера и несколько ручейков, стекающих с гор к озеру.

Было обидно возвращаться к катерам, не осмотрев все подробно. Вместо того, чтобы включив фонари на шлемах, попробовать с высоты найти выход трубы, и ограничившись этим, улететь, решили переночевать на террасе, расположенной на склоне горы несколько ниже той, где находилось озеро, и утром возобновить осмотр. Лететь к вездеходу, оставленному в ущелье, к тому же, казалось рискованным, да еще и порядком устали.

И они с наслаждением растянулись на камнях, сбросив с себя вертолеты. Пососали жиденькую питательную пасту из наконечников, выходящих в шлем. Поочередно соснули.

Потом с нетерпением ждали рассвет, чтобы продолжить поиски. Дан, включив фонарь поярче, осматривал террасу. Почти отвесные склоны с трех сторон, обрыв на краю четвертой. Влажные камни.

— Лал! Ты на Земле когда-нибудь ночевал в горах?

— Приходилось.

— Я — только пару раз. Кроме нашего домика.

— Я побольше. А тихо как! Но в случае чего — надо сразу пускать вертолет в сторону от горы.

— Может быть камнепад?

— Не похоже. Не вижу следов. Но — все-таки!

— Найдем выход трубы, осмотрим тут как следует — и можно сажать крейсер.

— Я думаю, выход под скалой слева. Она явно нависает над водой.

— Меня еще интересует, что питает озеро?

— По-моему, ночной конденсат с гор: ручейки текут оттуда. Давай немного разомнемся.

Они дошли до обрыва.

— Как ее потом назовут? — задумчиво спросил Лал.

— Кто знает. Интересней, когда ее удастся заселить. Пока она выглядит довольно угрюмо.

— Небо, смотри, проясняется.

Засверкали звезды, горы причудливо осветились сразу светом двух лун. Удалось увидеть, как яркая звездочка снова прочертила небо. Эя! Но обменяться сигналами невозможно без аппаратов связи на катерах.

— О чем она сейчас там думает?

— Наверно, беспокоится, что долго нет сигнала от нас.

— Обменяемся утром.

— Может быть, немного завидует нам. Дан, как ты думаешь — она уже решилась?

— Трудно понять. Была так усердна.

— Тем не менее: решилась ли она окончательно?

— Должна, я считаю.

— Но когда?

— Торопишься?

— Тебя это удивляет? Не знаю почему, последнее время мое привычное терпение изменяет мне. Так хочется увидеть, как она будет держать на руках своего ребенка.

— Нашего.

— Нашего, м-да… Дан! Я, знаешь, что хотел тебя спросить?

— Что?

— Будешь ли ты задавать себе вопрос — чей он: твой или мой?

— Да какая разница?

— Понимаешь, существовало понятие — голос крови: когда ты знаешь, что ты — а не кто другой — отец ребенка. Вдруг это будет беспокоить тебя?

— Не думаю.

— Ты разве можешь ручаться?

— Откуда я могу знать? Но даже если и будет, так что? Разве я не способен владеть собой?

— Не знаю, будет ли от этого лучше. Понимаешь: ребенок должен иметь определенного отца. И им должен быть ты.

— Почему я — не ты?!

— Я поставил эту цель.

— Что ты предлагаешь?

— Чтобы близость между Эей и мной прекратилась.

— Но ты же живой человек. Двадцать лет без женской ласки?

— Для меня это не столь важно: главное цель! Вытерплю. А нет… Существовали же когда-то резиновые куклы.

— Это уж слишком неожиданно. Я совершенно не готов что-либо ответить. Давай поговорим о чем-то другом.

— Но ты подумай об этом, ладно?

— Да. — И они надолго замолчали.

Лал прервал тишину:

— Дан, знаешь, я до сих пор не могу отделаться от впечатления твоего рассказа — о той гурии, Ромашке. Какой потрясающий материал!

— Материал? Не понимаю.

— Да: для книги.

— О ней?

— Не только: о нашей эпохе. Большой роман. Он начал у меня складываться, когда я вел беседы с вами. Ты разрешишь использовать твою историю?

— Конечно.

— Гурия, неполноценная, окровавленными, изрезанными руками держит на своей груди голову спасенного ею человека, чье открытие перевернет мир, и плачет от жалости к нему. Не думая, что, может быть, сама настолько обезображена, что уже больше не годится для своего дела — и тогда больше жить ей не придется. Ей жалко «миленького»! Пусть прочтут, пусть знают: неполноценные — люди!

— Твоя книга будет кстати: само же это не исчезнет. Кому-то всегда будет казаться удобным: нам еще предстоит очень нелегкая борьба. Ее необходимо успеть написать здесь.

— Она будет очень велика по объему.

— Все равно, успеешь. Мы включим ее в свою программу — как и рождение ребенка. Только…

— Сменить имена?

— Да — желательно.

— Я назову тебя другим древним именем.

— Разве у меня древнее имя?

— Да: библейское. Дан был одним из двенадцати сынов патриарха Иакова, внука Авраама. У Иакова было две жены: Лия и Рахиль. Он любил Рахиль, но в отличие от не любимой им Лии она долго не могла родить. И тогда Рахиль дала мужу свою рабыню Валлу, и та родила Дана, который считался сыном не ее, а Рахили. Богатырь Самсон был его потомком.

— Вот оно что!

Они снова замолчали, и опять Лал нарушил молчание:

— А знаешь, Дан: сейчас, когда я оглядываюсь назад, начинаю все больше приходить к выводу, что наша эпоха, все-таки, не была только плохой. Ведь когда-то надо было навести порядок, довести все до нужного уровня. Без этого же трудно в дальнейшем ждать быстрых результатов даже от крупных открытий.

— Мне это уже тоже приходило в голову. Взять хотя бы то, что такую экспедицию удалось подготовить всего за десять лет. Без полнейшей отлаженности всех звеньев, законченности, совершенства всех без исключения элементов: нет, ничего бы так быстро не получилось.

— Были ли особые причины воспринимать задержку научного прогресса как глубочайшую трагедию? Не одно ли тщеславие поколений, не желавших в строе памятников в Мемориале уступить предкам, вызвало эту всеобщую депрессию? Прогресс, прогресс, научный прогресс — любой ценой: как всеобщая жизненная цель — явно понятая недостаточно правильно. И как результат — возврат к дичайшему подобию рабства.

— Пиши свою книгу — чтобы поняли все.

— Начну сразу — как только можно будет. А вы мне поможете: я буду читать вам готовые отрывки. Смотри-ка: падающая звезда!

— Здесь это может оказаться не таким уж безопасным зрелищем. Ты разве не обратил внимания на следы падения метеоритов?

— Их не так уж много, и к тому же, видно, старые. Похоже, падали не очень часто.