Михаил Иржавцев - Данэя

Они с еще большим рвением отдались пропаганде. Важную роль в ней отводилась скорой постановке «Бранда».

Премьера его пришлась на пятницу. Спектакль начинался утром: было решено показать пьесу всю сразу, а не в два вечера, как когда-то. Премьера шла с Лейли, и миллиарды людей заполнили до отказа зрительные залы с голографическими сценами или уселись дома перед включенными на стенах экранами. Только счастливцы, всего несколько десятков тысяч, заняли благодаря жребию места в огромном театре.

Ждали начала. Переговаривались между собой, обмениваясь тем немногим, что знали о пьесе. Шум сменился тишиной: в зал вошли Дан, Эя и их дети. И сразу тишина сменилась овацией. Только когда они уселись, она смолкла — началось действие.

Открылся неведомый, удивительный мир, где как белый и черный дымы Чюрлёниса сплелись высокий порыв и низкая обыденность. И захватил, поглотил целиком, заставил позабыть обо всем на свете.

Как можно было в сурового Бранда вложить солнечно радостного Лала? Оказывается, можно. Можно, если часами слушать рассказы Дана о нем, если проникнуться самым прекрасным, что было в нем: любовью к людям. Только поняв это можно было создать Бранда — настоящего Бранда. Человека, движимого любовью к людям в ее высшем понимании; борца, жертвующего и собой, и самыми дорогими ему людьми.

И удивительная спутница его — Агнес, исполняемая самой великой актрисой Земли, желание видеть игру которой заставило чуть ли не все человечество отказаться целиком от другого: походов, экскурсий, путешествий. Она была удивительной — как пьеса, которую они смотрели. Она — и не она. Необычная, и как всегда, не похожая на всех актрис Земли, она сегодня будто достигла той вершины, для которой все ранее сыгранное ею было лишь длинной непрерывной подготовкой.

«Что с ней?», спрашивала себя совершенно потрясенная Эя. «Что случилось? Ведь я видела ее столько раз на репетициях, и даже вчера она еще не была такой. Такой естественной, подлинной в каждом движении, каждой интонации, как будто она и не играет. Будто сама именно такая; будто знает все, что должна чувствовать и испытывать Агнес. Какая удивительная правильность всех мелочей! Как если бы она знала, что такое быть женой и быть матерь. Как близка она мне сейчас!»

Именно так! Лишь она одна до конца понимала Агнес — только она прошла и испытала подобное. Остальным еще предстояло понять то, что они сейчас видели. И прошлое возникло перед глазами: вновь увидела себя на Земле-2, перед стереоустановкой. Идет «Бранд», и она еще сопротивляется тому, что станет ее самым большим счастьем и смыслом жизни, без чего она сейчас уже не представляет ее.

Но Лейли не была там с ней — как же могла она так глубоко все понять, так бесконечно уверенно воплотить собой Агнес? Захватить так всех показом того, что было совершенно незнакомо им? Настолько, что они, казалось, поняли и поверили ей?

…В начале первого же антракта Поль вызвал Дана:

— Ну, как??

— Не волнуйтесь: все идет как надо. Ты же видишь!

…И вот, наконец, сцена с цыганкой: Агнес отдает вещи сына — все, чтобы после этого умереть. Эя чувствовала, как комок встал в горле, мешая дышать: возникли перед глазами похороны Малыша. Но боль не мешала с восхищением отметить, как проводила эту сцену Лейли, которая, казалось, читала все, что творилось в душе у нее — Эи. И сумела передать эти чувства зрителям. Как — неизвестно, но в антракте сразу несколько человек подошли к ней и Дану и молча протянули цветы: Эя благодарно улыбнулась им, смахнув слезы.

Сын, наклонившись к ней, тихонько сказал:

— Мамочка, пройди, пожалуйста, к Лейли: она ждет тебя.

Лейли была одна в своей уборной. Бледная, но в то же время, почему-то, казалось, не уставшая. Она встала навстречу Эе.

— Спасибо, Лейли! — сказала Эя. — Как ты играла!

— Тебе спасибо, Эя!

— За что?

— За то, чему ты меня научила. Что дала мне. — Она близко, совсем близко подошла к Эе. — У меня будет ребенок, Эя. У нас с Лалом.

— Что?!

— Я беременна. Кибер-диагност сегодня утром обнаружил это. Я тоже буду матерью, Мама.

— Лейли! — Эя обняла ее, притянула к себе, и Лейли прижалась к ней. Вот и свершилось! Появится их внук: ребенок, рожденный своей матерью — здесь, на Земле. Скоро! «Вот и ответ тебе, Йорг! Его родит женщина, любящая моего сына».

— Лал знает?

— Ну конечно! Он так рад. Но тебе — я сама хотела сказать.

— Лейли! Милая моя! — Эя еще тесней прижала ее к себе.

Ну что, Йорг: с Лейли ты не сможешь сделать то же, что с Евой — мы не дадим! Как бы ты не пытался!

— Лейли, тебе вместе с Лалом надо поселиться у нас. Так будет лучше: мы сможем следить за тобой и во-время подсказать что нужно. И — научить тебя всему, что нужно знать, когда он родится. Хорошо? Так нам будет спокойней за тебя и нашего внука. — Она почувствовала, как дрогнула Лейли. — Тебе будет хорошо с нами.

— Да: мне будет хорошо с вами. — Лейли прижалась лицом к ее груди. — Мне будет очень хорошо с вами!

— Замечательная моя! Если бы ты только знала, как нужно это, не только нам, — то, что ты сделаешь.

— Я — давно это решила: я должна быть такой же, как ты.

— Скажу Дану: обрадую его!

— Да, да: иди к нему, скажи! А я все-таки отдохну немного.

— Отдохни, родная. Ляг и, если сможешь, поспи: тебе теперь надо беречь себя.

— Спасибо! Я не буду спать — только лягу: посмотрю спектакль до конца.

Они поцеловались, как два близких человека; Эя ушла.

«Вот почему она такая сегодня, почему поняла до конца, какой могла быть Агнес. Ребенок! Чудесно!»

Дан протянул ей бутылочку с тонизатором:

— Подкрепись, Мама.

— Не надо: я без него чувствую себя совсем бодрой. От радости — большой радости. Слушай, Отец: у нас с тобой будет внук. Или внучка. Ребенок нашего Сына. Лейли мне сейчас сказала.

— Она — ждет ребенка?!

— Да. И они будут жить с нами: она сразу согласилась, когда я сказала ей, что так будет лучше. Я в первую очередь хочу обезопасить ее от Йорга.

— Ты права, Мама: он слишком умен и осторожен, чтобы повторить с ней то, что с Евой, но в состоянии придумать что-то другое. Неизвестно, не толкнет ли его известие о беременности Лейли на решение «отодвинуть» границу дозволенного. Пусть будет с нами: мы поможем ей во всем.

— Слушай: тебя скоро будут называть дедом. Меня бабушкой. А я чувствую, будто совсем помолодела. Какой день!

— Замечательный! Ты видишь, что происходит: этот спектакль как будто слил всех воедино. Я не вижу никого, кто остался бы равнодушным. Они смотрят и верят. Больше, чем нам. Искусство действует на них сильней, чем наша пропаганда: мы пытаемся воздействовать на их разум, а оно — на их чувства.

— Ты же знал это: сам воспользовался — на мне.