Георгий Почепцов - Революция.com: Основы протестной инженерии

Осуществляется вход в виртуальную реальность, захват ее, например, с помощью новой героики и отрицания героики старой, за которой следует переход к трансформации реального пространства. Например, Владимир Ленинкак герой прошлого кино невозможен в кино настоящем, а если и возможен, то рассказ о нем сделает из него сумасшедшего или сифилитика.

Ленин как элемент советской мифологии не является опасным в новой системе, он становится индикатором неработающей прошлой системы. Одновременно общественное мнение не воспринимает позитивную героику этого типа, поскольку произошла трансформация старой системы. Если раньше невозможно было «породить» негатив об этом герое, на что среди прочего работала официальная цензура, то теперь однотипно невозможно породить позитив об этом герое, на что работает неофициальная цензура. Это очень странный парадокс все равно сохраняющегося цензурирования при смене объектов для хвалы и хулы.

Проблема со стратегией состоит не только в ее выработке и имплементации, а в легитимизации. Примеров неудержанных стратегий очень много. Нас же интересуют примеры, когда стратегия теряет или не достигает нужного уровня легитимности. Это известный эффект Си-Эн-Эн с выводом в результате американских войск из Сомали. Это вьетнамский синдром, когда общество не захотело поддерживать военную стратегию. Это определенного рода проигрыш Советского Союза, приведший к его распаду, когда стратегия построения коммунизма не была удержана.

Необходимость в легитимизации стратегии одновременно является определенным форматирующим компонентом, что видно по функциональной роли, например, Виктора Хэнсонакак одного из «проводников» стратегии Джорджа Буша в глазах американского общественного мнения. Виктор Хэнсон создает тот фон, в рамках которого стратегия Буша является не только оптимальной, но и единственно возможной. Хэнсон действует по аналогии, связывая события современности с событиями древней истории. Но он делает это как бы в перевернутом виде. Есть два варианта сочетания старого и нового события, которые будут объединены реальной или навязанной аналогией. Типичный историк, например Владимир Ключевский, находится в прошлом, возникающие аллюзии скорее появляются у читателей, а не у автора. Современность не является его объектом. В. Хэнсон, наоборот, и в первую очередь в своей публицистике он удерживает современность, находя аналогии в древности. Таким образом, перед нами два пути оперирования с прошлым:

• прошлое как иллюстрация настоящего;

• настоящее как иллюстрация прошлого.

Виктор Хэнсон, говоря о западной форме войны как выросшей из античности, находится в современности, поэтому он является необычным типом историка, тем самым привлекающим внимание читателей. Возможно также, что сами читатели также совершают перенос из одного времени в другое, находя те или иные варианты параллелей. Хэнсон защищает идею, что жизнь греческих городов-государств не может быть понята вне войн, которые они вели, поскольку все общество зависело от того, где, как и против кого они воевали [7. – С. 199]. Но однотипно он рассматривает и наше время, поскольку, к примеру, 11 сентября вызвало такую же смену реалий, как и войны античности.

В случае построения новой виртуальной действительности речь в первую очередь будет идти о переформатировании старых объектов и введении новых. Переформатирование старых должно способствовать облегчению введения новых объектов, поскольку до этого именно на старых в той или иной степени «крепились» защитные функции. Уничтожение символической фигуры Саддама Хусейна в Ираке позволяет форматировать все остальные объекты и вводить новые, которые будут опираться на новую точку отсчета.

Введение новых объектов более оптимально движется исключительно по косвенному пути. Например, во всем мире никто не занят продвижением американизации, но только глобализации. Соответственно, в случае СССР вводились свобода информации и рынок, но которые в результате выступают в роли драйверов, способных совершить изменение социальной среды.

Форматирование будущего должно также иметь два принципиальных различия. Форматирование будущего, идущее извне страны, – это один вариант. Второй – форматирование изнутри страны. США, например, естественным образом излучают форматирование, осуществляемое извне [8] (см. рис. 34).

Рис. 34. Внутреннее и внешнее форматирование

При движении извне всегда возникает проблема проекции собственной силы. Вероятно, возможны суррогатные заменители классического варианта силы – военной. Тогда, как это было в случае холодной войны, активно используется культурный, политический, социальный импульсы силы. Под последним понятием мы будем понимать проекцию силы на расстоянии. Например, роль французского кино в СССР. Поскольку холодная война не способствовала входу на экраны страны американского кино, входило французское, где главными в списке были комедии, так как любой серьезный фильм был не особенно возможен. Но французские комедии столь же активно форматировали виртуальное пространство, как и любой другой фильм. Получается, что целью такого рода внешнего импульса является постоянное поддержание «иносистемности», которая на следующем этапе начинает порождать свой вариант эрзац-модели в данной действительности, даже если она по сути враждебна проецируемой.

Такая передача возможна как в рамках виртуального пространства, так и в рамках реального пространства. В результате все равно образуются разного рода взаимозависимости и переходы между ними (см. рис. 35).

Рис. 35. Трансформация действительности

Даниэль Гурсвязывает возникший в последнее время акцент на форматировании будущего с тем, что после холодной войны силы, создающие беспорядок, прекратили свое существование [9]. Возникли перманентные кризисы, и на первое место вышла теория хаоса. Однако хаос маскирует реальные процессы: или перед нами реструктурация международной системы, или создание новой системы.

Американские военные пришли к точке зрения, что предупреждающее размещение военных сил может индуцировать политические изменения. Отсюда возник термин «заблаговременное присутствие» (forward presence). При этом возникает обсуждение всех этих терминов, поскольку на сегодня их можно понимать по-разному. Гур вообще настроен достаточно скептически ко всей этой идее, поскольку заявляет очень четко: «Защитники заблаговременного присутствия как инструмента американской внешней политики должны признать, что нет эмпирических данных, подтверждающих данный случай».