Жан Валь - Несчастное сознание в философии Гегеля

После борьбы с философией рефлексии Гегель должен был начать борьбу с философией романтизма. И он будет вынужден противопоставить им обоим идею разума, выходящего из себя самого, чтобы вернуться в себя улучшенным, чтобы подтвердить себя через свое отрицание. Первые книги Логики будут, за пределами описания категорий, попыткой показать, что реальность не является неопределенной, как этого желает идеализм Шеллинга, не является бессознательной, как утверждает идеализм Фихте, но представляет собой определенное сознание. Два вида бесконечности, один из которых убегает, а другой заставляет убегать от мышления, Гегель заменяет истинным бесконечным.

Несчастное сознание — это, следовательно, дурная бесконечность, та, к представлению о которой приводит философия Фихте; это также безразличный абсолют философии Шеллинга. Обе они относятся к потустороннему; обе являются абстракциями, обе представляют собой продукт разрыва; и Первой философии ясно виден Фихте; Идея Должного (Sollen) связана с идеей Стремления (Jenseits) так же, как она связана и с идеей Данного (Dièses). В Различии видна философия Шеллинга. «С точки зрения разделения абсолютный синтез есть нечто потустороннее, противоположное своим определениям. Абсолют — это ночь». Бездна неба как множество звезд — это бесконечность без мышления; ложная глубина, ложное богатство. Здесь мы видим, как впервые формулируется суждение из Феноменологии о «ночи, в которой все кошки серы», и Свет, продолжает Гегель, моложе, чем Ночь, а различие обоих так же, как и переход от дня к ночи, является абсолютным различием. Таким образом, там, где Шеллинг улавливает лишь безразличие Абсолюта, Гегель видит абсолютные различия. Таким образом, он показывает, что Шеллинг больший фихтеанец, чем считает сам Гегель, поскольку цель его сочинения заключается в том, чтобы выдвинуть на первый план различия двух философских учений; в тот момент, когда он думает, что говорит о Шеллинге дружески, [94] Розенкранц отмечал тот отрывок, где Гегель говорит: «Разум выше природы». Гейм выявляет различия между Шеллингом и Гегелем (идея синтеза рефлексии и абсолютной интуиции, идея понятия как непосредственно противоположного самому себе, идея разума). См. о различиях между Шеллингом и Гегелем введение в «Erste Durchschriften», p. XXI, XXVIII, XLI. Интерпретируя немного иным способом тенденцию отрывка, Кронер приходит к той же самой идее, которую мы изложили: «Von Kant bis Hegel». II. P. 164, 171. Согласно ему, следовало бы скорее видеть в отрывке с той же самой страницы критику теории бытия Шеллинга, более решительно отделенного от становления. Интепретация Кронера изобретательна, но кажется немного натянутой. он, как нам кажется, уже отделяется от него. Начиная с 1802 года, с момента редакции Первой системы , идея абсолютной противоположности в абсолюте, равенства различий, противоположного равенству смерти, определения бесконечного как беспокойства, замена идеи восхождения ( Aufheben ) на идею снятия ( Aufgehobensein ) глубоко отличают Гегеля от философии тождества.

Не следует считать, что эти учения, и особенно учение Фихте или Якоби, будут ошибочными или, точнее, бесполезными. Они представляют момент субъекта, существенный момент, хотя он и должен быть преодолен. Необходимо удержать идею субъективности; более того, необходимо узнать, что субъективность есть идея. Эти философские учения были связаны с великой идеей Севера, с протестантизмом. Момент несчастного сознания — это момент субъекта как субъекта, и это величие современного мира довело субъективность до такой точки, что, с одной стороны, она даже в той мере, в какой она является конечной, представляет собой бесконечное, а с другой — она полностью противоположна объективности. Именно здесь разделение наиболее глубоко, именно здесь мир в определенном смысле творится во второй раз, и может быть, через философию понятия пытается вернуться к Богу. Если разум заключается в том, чтобы постичь себя в своей собственной противоположности самому себе, то ни один период не отмечен лучше его пришествием, чем период абсолютного субъективизма. Но субъективность и объективность должны быть глубоко связаны; речь не идет о том, чтобы презирать объективное, как если бы оно было ничем; скорее, речь для Гегеля пойдет одновременно и о том, чтобы довести до самой высокой точки эти противоречия, и о том, чтобы объединить эти противоположные термины и тем самым достичь единства того, что является самым глубоким в языческой античности и в христианстве.

Отсюда эта борьба, ведущаяся как против субъективизма Фихте, так и против объективизма Шеллинга, как против дуализма первого, так и против монизма второго; наследник их обоих, но сражающийся против частного характера первого и второго, только соединив их — после того, как он их преобразовал, — он обнаружит синтез христианства и античности в то же самое время, как он сумеет соединить утверждение Шеллинга о тождестве и утверждение Фихте о не — тождестве, [95] Существует, как говорит Гегель в «Вере и Разуме», Стремление (Sehnen), которое является красотой; и именно оно, несмотря на видимость, обладает характером абсолютной противоположности. Существует прекрасная субъективность, и она связана с поэзией страдания. Наконец сама эта идея не — тождества, различия, которую Фихте так сильно поддерживает даже тогда, когда он этого не желает, является весьма ценной идеей, идеей, к которой Гегель в каком‑то смысле будет стремиться вернуться. чтобы мыслить различие и безразличие одновременно в их единстве и в их различии. [96] Kroner. II. Р. 259. И тогда субъективность поднимается на стадию разума, в то время как раньше субъективность была лишена разума. Философия субстанции включается в философию субъекта.

Таким образом, именно крик несчастного сознания мы постоянно слышим, муку природы, страдающей от этого ограничения или от этой абсолютной противоположности и утверждающей себя посредством стремления и усилия, посредством осознания ограничения.

Это крик раненого, разорванного своей раной, крик разбитой тотальности. Это бесконечное страдание, это чистая глубина души.

Работа философии будет заключаться в том, чтобы ввести в ансамбль целого «всю энергию страдания и противоположности». Рефлексия о негативности, об «абсолютном ничто, которое философия должна признать прежде всего», и рефлексия о страдании были моментами, одинаково необходимыми в философии Гегеля, были на самом деле одним и тем же моментом. Философия не будет выносить за свои пределы противоположность и страдание, она сохранит их внутри себя самой как элементы своего утверждения и своего счастья. Отрицание, противоречивость, зло будут необходимы в полагании разума, будут самим разумом в своем движении, отрицающем свое отрицание. Жизнь разума сможет поддержать смерть и сохранить себя в ней. И именно этим мы преодолеваем чисто философские концепции и приходим к религии. Чем больше разум будет Обе идеи негативности и субъективности, между прочим, связаны друг с другом, и Стирлинг это прекрасно видел возвращаться к себе, на более глубоком уровне, тем сильнее будет противоположность. И его глубину можно будет измерять величиной его противоречия. Но, как и в конце Римской империи, сама напряженность противоположстей заставит обнаружить единство.