Ольга Соина - Философия. Элементарный курс

Как мы уже отмечали выше, несмотря на всю универсальность своих качеств и характеристик, прекрасное в разные эпохи открывается людям отнюдь не одинаковым образом , выявляя как разнообразие ментальных оснований восприятия красоты представителями разных народов, так и известного рода зависимость «чувства красоты» от типа культуры, исторической динамики или даже социально-политической атмосферы той или иной эпохи. Так Возрождение , погрузившись в стихию материально-чувственного бытия, не могло не привнести плотскую красоту в изображение божественных предметов, что несомненно ослабило и исказило духовную возвышенность ее содержания. Новое Время с его тяготением к предельной рационализации философского мышления, пыталось воссоздать воссоздать формализованные версии или рационалистические идеи красоты и не обращали внимания на ее духовное воздействие на сознание человека. Известного рода негативизмом в восприятии прекрасного отличалась также и русская общественная мысль середины XIX века, безапелляционно провозгласившая, что «сапоги выше Пушкина» и прочие не менее вульгарные суждения. Примитивный утилитаризм, граничащий с пошлостью и в каком-то смысле порождающий ее, не только существенно исказил национально-культурное чувствование и восприятие прекрасного, но и воссоздал ту тотальную деэстетизацию действительности в различных видах, формах и проявлениях, которая фактически стала одной из роковых особенностей русской общественной жизни XX столетия.

Итак, завершая рассмотрение категории прекрасного, мы считаем необходимым сделать заключение: именно снижение духовного содержания красоты делает жизнь пошлой и бессмысленной. Там же, где возникает избыток пошлости, начинает царствовать скука, извечный спутник бытия, лишенного красоты и ставшего безобразным.

Будучи эстетической альтернативой прекрасному, безобразное вместе с тем является одной из главнейших категорий эстетики. Уже древние греки заметили, что человеческое бытие далеко не всегда существует на началах порядка и гармонии. Когда же согласованность частей и смыслов мироздания почему-либо начинает нарушаться, на смену порядку приходит беспорядок, космосу – хаос, а красоте и совершенству – безобразное и ужасное. Утонченное эстетическое сознание древних греков запечатлело эту потрясенность человека изнаночной стороной бытия в мифе о Медузе Горгоне, чей невероятно безобразный облик обращал в камень любого, кто дерзал к ней приближаться.

Духовная впечатлительность эстетически одаренного народа позволила в целом осмыслить безобразное как некрасивое в предельном выражении , вызывающее у созерцающего его человека особый род эмоций духовно-душевного порядка: ужас как крайнюю форму испуга, отвращение как отталкивание, неприятие человеческим сознанием негативных сторон бытия и известного рода нравственную брезгливость по отношению к ним. Следует заметить, что это восприятие безобразного отнюдь не было стабильным и постоянным, но многократно менялось в разных культурно-исторических ситуациях. Так, если античность в основном усматривала в безобразном рассогласование и хаос онтологического порядка, разрушающего все основания мироздания и воцаряющего в бытии всеобщее духовное безумие (особенно характерен в этом плане знаменитый миф о двух братьях – Атриде и Фиесте, чьи преступления были столь ужасны, что даже само Солнце – Гелиос сошло со своей орбиты и погрузило землю во мрак); то Средневековье , наоборот, воспринимало безобразное в духовно-этическом аспекте, как греховную поврежденность человеческого бытия злыми инфернальными силами, несущими человеку нравственную и физическую смерть. Именно поэтому весь инфернальный мир, запредельный обыденному человеческому сознанию, устремляющемуся в целях своего спасения к божественной чистоте и благости, является беспредельно безобразным для сознания средневекового человека. Исследование же его, равно как и попытка воспроизвести какие-либо из его сторон художественными средствами, не только греховны в духовно-персоналистическом аспекте, но и способны нанести огромный вред религиозно-нравственному сознанию воспринимающего их человека, ибо открывают его духовный мир негативному воздействию заведомо ужасных предметов и явлений.

Что касается последующих культурно-исторических эпох, то нельзя не констатировать, что эта духовно-эстетическая чуткость в восприятии и осмыслении безобразного была ими по всей вероятности безвозвратно утрачена. Именно в эпоху Возрождения , а затем и в Новое Время началась своеобразная эстетическая реабилитация безобразного и даже (в особенности у романтиков – Гофмана, Эдгара По, Тика, Новалиса, Бодлера и др.) своеобразная эстетизация различных уродств и аномалий как физического, так и духовно-нравственного мира человека. Начавшееся в культуре барокко это новое направление в эстетических вкусах обывателя, по сути дела, стало разлагать чистоту эстетического сознания человека, приучая его пренебрегать красотой как таковой ввиду ее «скучности», «обыденности» и восхищаться уродством из-за его мнимой экзотичности и оригинальности. В культуре конца XVIII – первой половины XIX веков мода на уродства была столь распространена, что даже великие писатели не задумываясь делали исключительно безобразных людей главными героями своих произведений. Одобрительно воспринимаемые публикой, они тем не менее встречали резкую критику у подлинных гениев слова, усмотревших в этих шедеврах безобразия просто дурной вкус автора… и ничего более. Особенно интересна в этом плане оценка А.С. Пушкиным знаменитого романа Гюго «Собор парижской Богоматери», где эстетизация разного рода физических и духовных уродств стала художественной самоцелью автора.

В современную эпоху безобразное предстало в новом обличье, несомненно требующем особого и проникновенного эстетического анализа. Так сейчас безобразное начало обнаруживать некоторые свойства и характеристики низменного , т. е. такого негативного эстетического качества, которое принижает, профанирует, уничижает как в духовно-нравственном, так и в художественном смыслах все то, что человеческое сознание благоговейно именует «прекрасным» и «высоким» и к чему традиционно относится с самым почтительным уважением. Эта десакрализация высших смыслов культуры и сознательное обесценивание их эстетического содержания посредством воссоединения в каком-либо предмете или объекте эстетического восприятия высокого и низкого, благородного и отталкивающего, значительного и примитивного, трагически-серьезного и смешного до неприличия есть та особая форма безобразного, которая в обыденном сознании получила название пошлого (или пошлости), поистине всевластной в своем воздействии на сознание человека современной массовой культуры.