Ольга Соина - Философия. Элементарный курс

О. Шпенглер отверг универсалистский подход к историческому бытию различных народов и стран. По его мнению, все они имеют свои специфические законы функционирования и развития. Единственное, что их объединяет – это форма, в которой протекает их жизнедеятельность. Отсюда, по Шпенглеру, возможно изучение только морфологии культуры. При этом культура понимается им как “организм”, обладающий жестким смысловым единством и независимостью. Это означает, что единой “общечеловеческой” культуры, как и соответствующей ей “общечеловеческой” истории фактически не существует.

Шпенглер насчитывает 8 культур с соответствующими им типами исторической жизни: египетскую, индийскую, вавилонскую, китайскую, “аполлоновскую” (греко-римскую), “магическую” (византийско-арабскую), фаустовскую (европейскую), культуру май. Ввиду утраты европейской культурой своих духовных приоритетов и вырождением ее в цивилизацию (сциентистски-технократическое бытие, высшими жизненными ценностями которого являются комфорт и потребление), Шпенглер прогнозирует рождение русско-сибирской культуры, призванной осуществить некую особую историческую миссию. По Шпенглеру, каждому культурному организму изначально отмерен вполне конкретный исторический срок (около тысячелетия), зависящий от духовных задач данной культуры и ее жизненной силы. Умирая, т. е. заканчивая свое историческое бытие, каждая культура перерождается в цивилизацию с совершенно автономным набором ценностей, принципиально отличных от ценностей других цивилизаций, сложившихся в иные исторические эпохи.

Единственным методологическим инструментом, полагающим, по Шпенглеру, постичь смысл истории может стать… не что иное как ее переживание , т. е. интуитивно-творческое проникновение ученого в формы исторического развития. При этом строгая научность отходит на второй план, а логика мыслителя подменяется фантазией художника.

Тем не менее, историческая теория О. Шпенглера ни в коей мере не утратила своего философского значения по настоящее время. Как пишут современные исследователи, “пустой картине всеобщего исторического развития как лиенеарного процесса” Шпенглер противопоставил “спектакль множества сильных цивилизаций, расцветших благодаря первобытной силе, вышедших из материнского лона земли”. Цивилизации следует понимать “как организмы, всеобщая история – их сводная биография” (Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4. С-Пб. 1997. С. 297).

Иную концепцию философии истории предложил известный русский философ Н.А. Бердяев (1874–1948). По Бердяеву, история не является объективной реальностью, но представляет собой своего рода “миф”. Как пишет философ, миф – не вымысел, а реальность, но реальность иного порядка, чем реальность так называемой объективной эмпирической данности”. (Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990. С. 18.) В историческом мифе, по убеждению философа, сконцентрирована собирательная память человечества, преобразованная впечатлениями его духовного опыта и возникшими на его основе ценностями. Но история не только переживается как миф, она являет собой коллективное мифотворчество особого рода, раскрывающее историческую судьбу каждого народа и одновременно творящее ее. Поэтому, по Бердяеву, история есть духовное самопознание народа, творящего свое бытие в свободе, в реальном выборе между добром и злом, временным и вечным.

Однако далеко не каждый народ обладает, так называемым, чувством истории. К примеру, общеизвестно, что такой даровитый и интеллектуально глубокий народ как греки по сути дела не знали и не понимали истории. “Я думаю, – утверждает Бердяев, – что это связано с тем, что эллинский мир не знал по-настоящему свободы, – ни в греческой религии, ни в греческой философии не раскрывалась подлинно свобода. Античная судьба есть наиболее характерная черта для духовного образа эллинского мира, эллинского сознания”. (Бердяев Н. Смысл истории. С. 24). Вне свободы подлинная история невозможна, поэтому народы, не переживавшие свободу как факт своего духовного бытия, не являются, по Бердяеву, в полном смысле этого слова “творцами истории”. “Индусское сознание есть самое антиисторическое из всех сознаний мира, и судьба индусская есть самая не историческая из всех судеб. Все, что было наиболее глубокого в Индии, не было связано с историей; там не было… настоящего исторического процесса; духовная жизнь индусскому народу представляется… как индивидуальная духовная судьба, в глубине которой… раскрывается Божество, особенным путем, не связанным никакими нитями с судьбой исторической”. (Там же. С. 25).

Поэтому подлинная история начинается, по мысли Бердяева, с привнесением в человеческую жизнь момента свободы (т. е. возможности выбора между добром и злом и ответственности человека за осуществление каждой из альтернатив в индивидуальном и социальном бытии), а также с появлением эсхатологического сознания (т. е. представлений о конце истории, завершения мирового исторического процесса и начала нового, послеисторического бытия). Но и свобода, и учение о конце времен являются в равной мере достоянием христианской культуры, сообщившей необычный динамизм историческому бытию европейских народов и тем самым придавшей ему осмысленность и достоверность во времени и вечности.

Вообще, по глубочайшему убеждению философа, подлинное значение истории состоит в избавлении человечества от негативных сторон бытия, возникших вследствие грехопадения первых людей, Адама и Евы. (Поэтому само историческое время, по Бердяеву, – существование разделенных между собой прошлого, настоящего и будущего есть “распад времени”). Смысл же истории может быть постигнут за пределами реального исторического времени, в мире свободного Духа. Тем не менее, этот мир не существует в будущем, но находится в некоем ином, метаисторическом (сверхисторическом) плане, который в любое время может соприкоснуться с посюсторонним бытием.

Как мы видим, выступая против детерминации исторического процесса экономическими отношениями, Бердяев апеллирует к христианской философии истории, предполагающей, что историческое познание есть один из путей познания духовной действительности.

Возврат к христианским представлениям и понятиям применительно к области человеческой истории в какой-то мере симптоматичен и оправдан. Это связано с тем, что в начале XXI века в контексте многих угроз, нависших над человечеством, обостряется чувство единой судьбы народов, населяющих нашу планету, и хрупкость самого их существования на ней.