Макс Пикар - МИР ТИШИНЫ

Тишина изолирована в животных, а это значит, что они одиноки.

Она словно физически ощутима. Она рвётся наружу из животного, но животные закрепощены не только из-за того, что они бессловесны, но также потому, что закрепощена сама тишина: это твёрдая, загустевшая тишина.

Конечно - ворон каркает, собака лает, а лев рычит. Но голоса животных суть лишь узкие просветы в тишине. Кажется, что животные стремятся прорваться сквозь тишину всей массой своего тела.

"Сегодня собака лает так же, как и в момент Сотворения", сказал Якоб Гримм. По этой причине собачий лай столь отчаян - ибо от начала времён до наших дней он тщится разорвать тишину, и сама попытка сокрушить тишину сотворения всегда занимает человека.

Голоса птиц вовсе не так отчаянны, как голоса животных. Переливы их трелей, выстреливаемые в тишину словно мячики, напоминают скорее игру, и, кажется, что их песни возвращаются к ним, стоит им вернуться обратно с поверхности тишины.

Время развеяно в тишине.

Бесшумно движется один день за другим. Каждый день остаётся незамеченным, словно Бог только что спустил его из Собственного покоя.

Бесшумно движутся дни в течение года. Движутся они в ритме тишины: хотя день и преисполнен шума, но начало его всегда остаётся бесшумным.

Один день день связан с другим не столько равной мерой часов, которая каждый день одна и та же, сколько равной мерой тишины, в которой зарождается всякий новый день.

Времена года бесшумно сменяют друг друга один за одним.

Весна приходит не из зимы - она приходит из той же тишины, из которой пришла зима, а также и лето, и осень.

Однажды весенним утром вишня вдруг покрывается цветом. Кажется, что белые цветки не распустились на ветках, но словно осыпали их из сита тишины. Не было слышно ни звука; мягко спускались они в тишине и именно тишина окрасила их в белый цвет.

На ветках пели свои песни птицы. И было это так, словно тишина отряхнула с себя последние звуки. Птичья трель подобна подхваченным нотам тишины.

Вдруг на деревьях появляется зелень. Когда одно зелёное дерево стоит рядом с другим зелёным деревом, создаётся впечатление, что зелень перешла с одного дерева на другое, подобно тому, как во время разговора одно слово переходит к другому.

Весна является внезапно: человек всматривается в даль, словно в надежде увидеть предвестника весны, принёсшего её в тишину. Весной человеческие глаза вглядываются в даль.

Сущность весны так смиренна, что что ей нет необходимости проламываться сквозь стены времени и шума. Она просто просачивается через щели времени и вот она тут.

Дети, резвящиеся на площадке, первыми проникают сквозь эти щели. Ещё до начала цветения появляются они со своими мячами в воздухе и стеклянными шариками на земле.

И являются они не из родительского дома, но прямо из этих щелей - вместе с весной. Они подкидывают мячи высоко вверх; они громко кричат, эти первые предвестники весны, указывая путь всему остальному, идущему вслед за весной.

За вешними звуками стоит тишина времени. От неё отскакивают детские мячи, подобно тому, как они отскакивают от стен домов.

Цветы на деревьях становятся воздушными, словно в попытке осесть в тишине незаметно для неё самой, чтобы перенестись в вечно движущемся круговороте времён года в следующую весну, подобно тому, как птицы, сидя на кораблях, продолжают своё собственное странствие.

Затем совершенно незаметно приходит лето.

Воздух горяч от стремительности его вторжения. Словно бросившись из укрытия, вещи лета внезапно объявляются во всей своей полноте. Но никто не слышал, как лето пришло. Оно тоже наступило в тишине. Укрытие, затаившее в себе всю полноту лета, врывается в тишину. Никто не слышал и звука, когда время с глухим ударом обрушило на землю лето. Всё свершилось бесшумно.

Но с приходом лета всё тут же начинает голосить: звериные голоса становятся громче, люди бросаются словами словно мячами; из садов и таверн сыпятся голоса так, словно внутри им уже слишком тесно. Звуки лета празднуют победу над тишиной.

Отныне тишина скрывается в лесу. Лес подобен зелёному туннелю, ведущему из летнего шума в тишину. И так же, как одним видится свет в конце туннеля, так и лесной олень словно вспышками света озаряет собой тишину.

Отныне тишина затаилась, но в любой миг она способна выйти наружу и покрыть всё собою. В жаркий летний полдень всеобъемлющая тишина поглощает всякий летний звук. В такие мгновения кажется, что лето замирает в тихом спокойствии. Замирает так, словно уже никогда больше не придёт движение. Его образ как будто оттесняется в воздухе с тем, чтобы пребывать в нём в подвешенном состоянии.

Со следующим вздохом тишины приходит осень.

Подобно птицам, перед отлётом густо облепившим высоковольтные провода, с веток яблонь свисают яблоки . То тут, то там с каждым падением на землю яблока на миг наступает тишина. Тишина словно протягивает руку к яблоку, чтобы сорвать его.

Окраска листьев и плодов приобретает большую живость. Кажется, что захоти кто сорвать их, они тут же заголосят. Тёмно-синие ягоды винограда напоминают собой головки нот. Тёмные головки ягод густо налиты песнями жнецов.

Осенью всё тянется к речи: кажется, сама тишина подпевает между песнями жнецов.

Зимой тишина становится видимой: снег - это обретшая очертания тишина.

Пространство между небом и землёй объято тишиной; они всего лишь край снежного безмолвия.

Снежинки встречаются в воздухе и падают вместе на землю, уже всю белую от тишины. Тишина встречается с тишиной.

По краям улицы безмолвно стоят люди. Человеческий язык присыпан снегом тишины. Тело, застывшее в тишине словно столб - единственное, что осталось от человека. Тишина перетекает между замершими людьми.

Тишина сопровождает время, и она же задаёт время. Его спокойствие исходит из тишины, заключённой в нём. Но звучание измеримого времени, ритмическое биение времени - утоплены в тишине.

Тишина раздвигает время.

Когда тишина настолько превосходит время, что время совершенно растворяется в ней, тогда время замирает. И тогда нет ничего кроме тишины - тишины вечности.

Когда во времени больше не остаётся тишины, шум его несущегося потока становится различимым для слуха. И тогда больше нет времени, но есть лишь стремительность рвущегося потока. Люди и вещи тогда словно бы вовлечены в стремительный поток движения времени, больше не являющийся самостоятельным, но ставший составной частью самого времени. Люди, вещи и время состязаются друг с другом в гонке и существуют лишь как соперники в этой гонке - "в гонке со временем" и в гонке времени с людьми и вещами.

Не будь тишины во времени, не было бы ни прощения, ни забвения. Как время входит в тишину, так же вместе ним входит и всё, что случается во времени; следовательно, тишина, присущая времени, ведёт человека к прощению и забвению.