Макс Пикар - МИР ТИШИНЫ

Это наглядный пример человека, пребывающего внутри столь прочного, неизменного порядка, что для совершения поступков слово больше не требуется. Поступки следуют один за другим - беспрепятственно и незаметно.

Платон Толстого не нуждается в словах, и, следовательно, его слово обретает самостоятельность. Оно более не связано с предметом или с другими словами, но всё же ещё не раскрепощено до конца: оно блаженно парит поверх предметов и поступков. Слова взаимосвязаны и удерживаются друг с другом не за счёт формальной внешней логики, но посредством блаженства их собственной свободы. Поэтому "здесь нет противоречий", и человек может "говорить совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое будет справедливо".

Слова указывают не на себя и не на вещи или поступки, описываемые ими, но на блаженство внутренней свободы. Такой человек может говорить и при этом быть безмолвным; молчать и при этом говорить. По сути дела слово озвучивает тишину, и счастье, обычно переживаемое лишь как ощущение, обретает очертания явленного предмета, ясно видимого в своей открытости.

Крошечные старинные городки кажутся лежащими в пропасти тишины, по окраинам всё ещё окутанные тишиной. Словно в этом месте с тишины стянули покрывало; словно сама тишина глядит с высоты вниз на городок.

Дома как будто онемели от ошеломления, вызванного чересчур внезапным появлением маленького городка на поверхности тишины.

В маленьком городке всё расположено очень близко друг к другу. Дома, улицы, площади теснятся так плотно, словно приготовились к немедленному самоустранению. Кажется, что достаточно одного единственного толчка, и всё снова исчезнет в зияющей тишине.

Улицы походят на мосты, перекинутые над тишиной. Пешеходы же ходят по ним взад и вперёд так медленно, что создаётся впечатление, что они опасаются за прочность земли под ногами.

Надёжен лишь собор - он стоит подобно крепкой трубе, по которой тишина опускается вниз навстречу ещё более глубокому безмолвию.

Крупные города современного мира резко отличны от этой картины. Тишина словно внезапно взорвалась и разметала всё вокруг в хаос и смешение. Сам город оказался разрушен в результате взрыва тишины. Он лежит теперь в обломках, оставшихся после взрыва, и похож на руины тишины.

Язык, на котором разговаривают люди в крупных городах, больше не принадлежит им. Он стал частью общего шума, словно слова больше не проистекают из человеческих уст, но в виде визга и крика происходят из недр механизма мегаполиса.

Распространено мнение, что если ищешь "спокойствия природы" и тишины, то достаточно выбраться за город. Но люди и там не обретают тишины; ведь вместе с собой они приносят шум больших городов и собственных душ.

В этом опасность движения "обратно к земле": шум, ранее сосредоточенный в крупных городах, запертый в них словно в темнице, вырывается теперь на природу. Децентрализация мегаполисов равнозначна децентрализации шума, а значит распространению его вне города.

Порой, когда полуденный свет освещает стены дома, то свет этот словно овладевает ими от имени тишины. В полдень с приходом жары можно ощутить приближение тишины. Свет уверенно ложится на стены в знак их принадлежности тишине.

Дверь в стене заперта, окно задёрнуты занавесками, люди внутри затихли, словно склонив свои головы в приближении тишины.

Кажется, что под давлением тишины стены вдавливаются внутрь дома.

И вдруг стены изнутри озаряет песня. Звуки её подобны ярким шарикам, ударяющимся о стену. И с этого момента тишина начинает подниматься по стене и отрывается в небо, и окна в стене напоминают ступени лестницы, по которой ввысь вместе с песней устремляется тишина.

Вот у дороги стоит скамейка, а на - ней кошка. И за вымощенной булыжником дорогой нет ничего, кроме лугов, крутым скатом спускающихся в долину. Скамейка, кошка, улица, луг словно парят между небом и землёй на дне откоса. И здесь, в этих немногих сущностях, притаилась сама тишина. Она словно покинула мир с тем, чтобы обрести свой покой в этих нескольких вещах.

Кошка так бездвижна, как будто она недавно ещё была одной из скульптур, вечно украшающих собой стены соборов: безмолвное животное, присматривающее за самой тишиной.

Животное, залитая солнцем скамья, мостовая, поле - мир тишины приподнял их над обыденностью. Животное, скамейка и земля вернулись в начало, когда отсутствовал язык, и имелась одна лишь тишина. Таким образом сейчас они таковы, какими были изначально и какими будут в конце мира.

Глядя на них, человек желает добавить к этим беззвучным вещам собственное безмолвие, чтобы оно смогло вместе с ними путешествовать от сотворения мира к его концу. Он выговаривает в нём то, что видит перед собой, и в слове этом тишина предстаёт ещё явственнее, чем в образе.

Огромная каменная стена - огромная внешняя стена Античного Театра в прованском Оранже: это сама тишина.

Это не та тишина, что выталкивает себя из слова; каменная конструкция не раздавливает тишину. Здесь она изначально присутствует в камне - в камне, так же, как греческие боги - в мраморе: так, словно и не человек высек их из мрамора, но словно они сами по себе - из мрамора, словно они долгое время странствовали сквозь мраморную породу, покуда не добрались до края мраморной горы. Словно из врат, последних врат мраморной горы, из мрамора вышли боги.

И тишина этой стены точно такая же. Она будто прошла через все камни мира, пока, преисполненная ожидания, не явилась здесь в виде последней каменной стены. Круглые врата разверзлись из стены в нижней её части и по сторонам, словно приготовившись исторгнуть из себя в мир свою тишину.

Будь стена эта только из одного камня, то она была бы мемориалом тишины - всего лишь мемориалом. Но она состоит из множество малых камней, возвышающихся над землёй и растянувшихся вширь по длине стены подобно органам тишины.Тишина жива; она не всего лишь мемориал. Камни напоминают собою каменную плоть тишины. Глядя на эту величественную стену, можно даже почувствовать всю плотность тишины.

Кажется, здесь сосредоточено столько тишины, что её хватит на весь мир - прямо на этом месте можно возвести целый мир тишины: его фундамент из тишины; реки несут в берегах не воды, но тишину; плотно прижавшиеся друг к другу, словно камни в этой стене, стоят деревья по берегам рек.

Сквозь листву деревьев пробивается яркое сияние, и это сияние листвы подобно плодам тишины.