Макс Пикар - МИР ТИШИНЫ

Скульптуры египтян демонстрируют так много безжизненной строгости и нераскрытой таинственности, что в представленных образах отражается не столько индивидуальная внутренняя жизнь, сколько более отстранённый смысл, значение которого неизвестно и им самим. (Гегель)

Некоторые египетские лица выглядят так, словно они увидали обнажённую тишину и её вид парализовал их. Египетское лицо замуровано в тишине точно так, как в застывшей древесной смоле - в янтаре - замурованы доисторические насекомые.

Египетские фигуры свёрнуты внутрь. Словно внутри главной фигуры присутствует другая, с которой первая ведёт речь - или даже говорит в тишине, без слов.

С другой стороны, греческое лицо раскрыто наружу. На нём нет печати страха о мире, в котором слово ещё не объявилось; оно прямо обращено к миру, из которого слово выходит.

На нём запечатлена уверенность в том, что в любой миг слово способно одолеть тишину, а дух – материю, и оттого оно всегда выражает спокойствие и свободу. Тишина не возвращается к чему-то уже минувшему, к бессловесному миру , но обращена в настоящее и в грядущее, в мир языка. И именно поэтому греческое лицо прошло через века и даже сегодня присутствует с нами.

Они производят подавляющее впечатление, словно когда-то раньше могли много дальше простираться над землёй и в сторону неба, чем сейчас.

Лишь оттого, что пирамиды связаны с записанным в них звёздным порядком, они остановили дальнейшее продвижение.

Они подавляют потому, что их не может удержать ни человек, ни какой-либо человеческий порядок, но лишь порядок сверх-человеческий, лишь сами звёзды.

Тишина звёзд глядит на них сверху вниз и околдовывает их своими чарами.

Не только покойники и их безмолвие захоронены в пирамидах, но и тишина звёзд.

Пирамиды стоят подобно боевым укреплениям, возведённым тишиной для себя самой, когда она отступала с земли; именно отсюда однажды она снова отвоюет себе землю.

Египетский сфинкс – это уже не просто тишина, но целая пропасть тишины.

Изгибы его тела словно околдовывают эту пропасть. Они напоминают магические знаки, налагающие на неё свои чары.

Подобно тому, как после яростной битвы духи павших в бою продолжают сражаться в воздухе; подобно тому, как образ битвы ещё остаётся витать в воздухе, так и сфинкс сегодня воплощает в себе образ тишины, дошедшей до нас из времён своего самого яростного буйства. После того, как сгинула тишина, он всё ещё с нами, всегда угрожающе готовый вторгнуться в мир шума.

Древние колоссы, каменные мемориалы Сардинии, груды камней в микенских дворцах... Всё, что не тишина, придавлено гнётом камня.

Эти безмолвные колоссы производят впечатление такой мощи, что кажется, им под силу отнять у человека его язык и всё, что заложено в нём, растворив в себе.

Всё обособленно в молчании этих камней. Слова более не покрывают собою вещи: вещи словно поглотили их и они сгинули в безмолвии камней.

Экбатану, мидийскую столицу, окружали семь крепостных стен – каждая с бастионами, раскрашенными в определённый цвет. Согласно Геродоту, они символизировали собой небесные сферы, внутри которых располагался дворец-солнце, лучами которого стали каменные обелиски. Никакое слово не может так выразить всей мощи небесных сфер, как этот монумент, исполненный в молчаливом камне. В безмолвии камней небесные сферы и солнечные лучи заново оживают на земле, и в их тишине можно расслышать их движение по небосводу.

Всякое слово, изречённое в присутствии древнего камня, становилось вторжением в принадлежавшую богам тишину. Наличие тишины было столь интенсивным, что казалось, что даже слово в любое мгновение может превратиться в каменный колосс - точно так, как лучи солнца окаменели в обелиске или движения звёзд на небе обратились в каменные кольца.

Раскапывая древние обелиски, их извлекают скорее из тишины, чем из земли. Они словно развалины тишины. Глаз, оглядывающий их, как будто оглядывает саму тишину. Их лицевую сторону избороздила тишина: линии и поверхности натянуты на неё, она несёт их на себе. И вся фигура пронизана тишиной.

Здесь человеческая форма кажется навсегда законсервированной. Ни одна линия на поверхности не дерзнёт сдвинуться с места в тишине.

Китайские врата, возведённые в одиночестве на поверхности китайской равнины, не соприкасались ни со стеной, ни со зданием... Бескрайняя равнина и бескрайняя тишина. Ничто иное, как тишина, проходит через эти врата. Закруглённость врат напоминает окоп, вырытый самой тишиной для себя. Сакральные образы богов и священных животных на вратах похожи одновременно на караул и на свиту.

Порой кажется, что множество невидимых арок вздымалось над одной видимой - направляясь ввысь, возводя один свод над другим, подобно устремлённой в небеса лестнице. Сама тишина взбирается вверх на небо по этой арочной лестнице.

Китайские картины подобны силуэтам в залитой лунным светом дымке, стелющейся над миром тишины; они сотканы из лунных нитей, растянутых над тишиной.

Предметы словно обрушились в тишину и безмолвие выкристаллизовалось вокруг них. Лист падает в тишину и тишина оседает вокруг него, окутывая со всех сторон. Он полностью окутан тишиной; в тиши он обретает прозрачность; он превращается в средоточие, в фокус тишины.

На такой картине тишине нужны тысячи лет, чтобы окутать лист. Ей присущи время и длительность. Само время подходит к собственному концу, когда тишина наконец полностью охватывает собою лист.

Тишина заперта и надёжно защищена в стенах собора.

Как плющ в течение столетий обвивается вокруг стен, так и соборы вьются вокруг тишины. Их возвели вокруг тишины.

Безмолвие романского собора существует в виде субстанции, как если бы соборы уже одним фактом своего существования производили на свет стены тишины, города тишины, людей тишины, рождая их подобно огромным стельным животным.

Соборы суть выложенная из камня тишина.

По углам колонн стоят статуи: это вестники тишины, принесшие безмолвие в город человека. Как слуг посылают набрать кувшины воды, так и их отправили за тишиной – но в тиши они позабыли о движении.

Соборы стоят подобно огромным резервуарам тишины. В них не найти ни слова: над глубинами ещё большей тишины слово обращается в музыку и песню.

Башня кафедрального собора похожа на тяжёлую лестницу, по которой тишина взбирается на небеса, чтобы затем затихнуть и раствориться в них. По радуге она ниспадает вновь - на башню другого собора. Эта радуга тишины соединяет между собой все кафедральные соборы.