Макс Пикар - МИР ТИШИНЫ

Сегодня соборы заброшены так же, как заброшена тишина. Они превратились в музеи тишины, но между собой они всё так же взаимосвязаны - собор с собором, тишина с тишиной. Они высятся подобно ихтиозаврам тишины - больше никто не понимает их. Неудивительно, что во время войны они подверглись бомбардировкам: абсолютный шум бомбил абсолютную тишину.

Порой собор напоминает огромный ковчег, собравший на борту людей и животных, чтобы спаси их от потопа шума. Птица сидит на краю крыши и трель её подобна приглашающему стуку о стену тишины.

Изображённые на картинах фигуры словно обронили слова свои в тишину. Их позолоченный фон – ничто иное, как само безмолвие, просочившееся меж слов святых фигур.

Полотна старых мастеров наполнены тишиной до предела, за которым только разрыв: тишина достигла такой полноты, что кажется, в любой миг из неё может появиться слово – однако появляется лишь ещё большая тишина.

Фигуры излучают сияние над миром тишины. Сияют они оттого, что они позволили безмолвию содержать их в тиши. В этом сиянии они обратили свой слух к тишине; замерли в сиянии и вслушиваются тишину.

На его полотнах изображены не только объекты, но вмести с ними и идеи этих объектов - при чём так же отчётливо, как и сами объекты: на них предстаёт мир идей Платона. Здесь всё готово к отправлению в новую действительность, где идея и форма слились воедино; словно в последний момент перед этим путешествием объединились идея и объект. Взгляд богов обозревает эти фигуры, словно платонические идеи в надмирном пространстве, и в безмолвии этого пристального взгляда они разрастаются в размере и в самом своём существовании.

Кажется, что боги ещё не сотворили людей, и люди Пьеро делла Франческа ещё только блуждают в грёзах богов. Странствуя в божественных грёзах, они преисполнены безмолвия.

А иногда они сами словно грёзы, привидевшиеся тишине, прежде чем она вышлет вещи в пространство бодрствующей действительности.

Фигуры утопают в тиши подобно затерянным городам на дне океана. Воды безмолвия оберегают их точно так, как верхний слой почвы оберегает доисторических животных.

Как вода сбегает каплями с лица человека, вышедшего из моря, так и с их лиц каплями стекает тишина. Для людей с полотен Пьеро делла Франческа тишина обрела новое значение: они говорят посредством тишины, словно она - их новый язык. Порой они кажутся тенями - чёткими тенями, отбрасываемыми миром тишины на мир шума. Они становятся всё длиннее и длиннее, словно замыслив затмить собою мир шума и беззвучно распространить над ним своё господство.

В наше время слова более не исходят из тишины - в творческом акте духа, наполняющем смыслом как язык, так и тишину, - но исходят из других слов: из шума других слов. Также и возвращаются они не в тишину, но в гам других слов - с тем, чтобы потонуть в нём.

Язык утратил свою духовную составляющую; всё, что осталось, это его акустическое проявление. Так духовное превращается в материальное, а слово (которое и есть дух) - в материю шума.

Шум слов есть не что иное как громогласная пустота, накрывающая собою пустоту беззвучную. С другой стороны, истинное слово - это звучная полнота, возвышающаяся над тихой гладью тишины.

Есть разница между обычным шумом и шумом слов. Шум вообще - враг тишины; он противостоит ей. Шум же слов не просто противостоит тишине: он принуждает нас к забвению тишины как таковой. И дело даже не в акустической стороне шума: акустический элемент, непрестанное жужжание вербального шума всего лишь свидетельствует о том, что он заполняет собой всё пространство и время.

С другой стороны, обычный шум ограничен, он тесно связан с определённым объектом, т.е. он - свидетельство такого объекта. Шум праздничного собрания или фольклорной музыки окружён тишиной, придающей этому шуму большую интенсивность и отчётливость. Тишина как будто выстраивается на рубежах шума в ожидании часа, чтобы вернуться на свои позиции. На рубежах же вербального шума выстраиваются только пустота и небытие.

В наши дни слова приходят более не из тишины, но из других слов: из шума других слов. В то же время, слово, вышедшее из тишины, перемещается из тишины в слово, а затем обратно в тишину, из тишины - к новому слову и снова назад, и так далее: таким образом, слово всегда приходит из сосредоточия тишины. Поток изречений непрестанно прерывается тишиной. Вертикальные барьеры тишины постоянно прерывают горизонтальный поток речений.

С другой стороны, чистый вербальный шум беспрепятственно перемещается вдоль горизонтальной траектории изречения. Для него лишь важно продолжаться без препятствий, а не нести в себе некий смысл.

Исчезнет полгорода народу, появится столько же других, потом и эти исчезнут, следующие являются, исчезают. Дома, длинные ряды домов, улицы, мили мостовых, груды кирпича, камня. Переходят из рук в руки. Один хозяин, другой. Как говорится, домовладелец бессмертен. Один получил повестку съезжать – тут же на его место другой. Покупают свои владения на золото, а все золото все равно у них. Где-то тут есть обман. Сгрудились в городах и тянут веками канитель. Пирамиды в песках. Строили на хлебе с луком. Рабы Китайскую стену. Вавилон. Остались огромные глыбы. Круглые башни. Все остальное мусор, разбухшие пригороды скороспелой постройки. Карточные домишки Кирвана, в которых гуляет ветер. Разве на ночь, укрыться.

Любой человек ничто.

Сейчас самое худшее время дня. Жизненная сила. Уныло, мрачно: ненавижу это время. Чувство будто тебя разжевали и выплюнули. (Джеймс Джойс)

Вот пример языка, на котором говорит вербальный шум.

В этом так называемом языке подлежащие, сказуемые, дополнения и наречия перемешаны между собой. Предложение почти полностью превращается в аморфную звуковую массу, из которой время от времени вырывается тот или иной случайный звук. Такие слова суть всего лишь намёки и указания на нечто, но они не способны содержать в себе какой-либо смысл. (Кто-то может возразить, что даже вербальному шуму под силу выражать смыслы. И это верно. Однако выраженный смысл есть не более чем банальное утверждение некоего факта; истинное же смыслообразование возможно только тогда, когда слово обращает внимание на бесконечность описываемой вещи (Гуссерль). Свойство бесконечности - никогда полностью невыразимой и неисчерпаемой словами - присуще тишине. Соответственно, в вербальном шуме действительно выражаются банальные смыслы, но среда, в которой они зарождаются - среда вербального шума - враждебна самой природе смысла; она перевешивает и проглатывает его.)