Иван Ильин - Философия как духовное делание (сборник)

Тогда добро и зло перестают быть чем-то специфически человеческим, человеческим переживанием (чисто ли идеальным или эмпирически реальным). Добро и зло оказываются космическими началами, коим причастно (так или иначе) все существующее в мире. Всякое несовершенство в мире получает значение зла, и всякое совершенство в мире получает значение добра. Добро как последняя цель не есть уже состояние чисто человеческое, но примирение и воссоединение всех конечных, ограниченных, несовершенных и страдающих вещей.

Эти соображения открывают для этики три возможные задачи, три различных пути:

1. эмпирический – проблема: quid est? ubi causa? 113

2. трансцендентальный – проблема quid valet? quid debet esse? 114

3. метафизический – проблема: quid fit per finalem? 115

Я не буду прослеживать здесь за недостатком времени, как эти проблемы скрещиваются и соприкасаются. Мы увидим ниже, что на эмпирическом пути нельзя разрешить трансцендентальную проблему и что разрешение трансцендентальной проблемы совершенно не связано и не прикреплено к данным, добытым на эмпирическом пути. Многое другое мы опустим, чтобы установить теперь только следующее: мы сосредоточим свои силы на решении трансцендентальной проблемы феноменологическим методом.

Как только мы попытаемся подойти к реальному переживанию добра, мы встретимся неминуемо с двумя прелиминарными вопросами:

1) возможно ли найти единое определение добра?

2) в каком положении это искомое добро как добро может стать по отношению ко злу?

Оба этих вопроса слагаются в разрешении своем в форму антиномий. Антиномией называется такое состояние, когда разум наш вынужден с одинаковой силой, доказательностью и логической необходимостью признать верность двух тезисов, друг другу противоположных. Оставить оба тезиса в таком положении нельзя, потому что это значило бы или отказаться от закона противоречия, что невозможно; или признать его попранным, нарушенным, что недопустимо.

Антиномия есть поэтому нечто, что непременно так или иначе должно быть разрешено, улажено, устроено. Для устранения антиномии есть три пути:

а) или признать, что оба тезиса неверны. Что они действительно противоположны, но неверны. Этим антиномия снимается ;

b) или признать, что один из тезисов неверен и что при верном формулировании антиномии не будет. Этим антиномия падает ;

с) или же признать, что оба тезиса верны, и тогда найти такое понимание положения дел, при котором оба уживаются, сохраняя свою силу. Этим антиномия разрешается .

Начнем наше исследование с первого вопроса. Первое, что нам бросается в глаза, как только мы вступим в сферу подлинного нравственного опыта, это наличность множества субъективно устанавливаемых, субъективно исповедуемых, но в корне различных пониманий и определений добра.

Вывод релятивистов: всякое понятие добра условно и субъективно; добро есть всегда добро для кого-нибудь. Иного определения добра и быть не может. С признанием этого вывода падает вся наша проблема.

Если само верховное объективное добро непознаваемо и неопределимо, то незачем ставить научно-этическую трансцендентальную проблему, проблему научно доказуемого, систематически развиваемого добра как единственной ценности, нормы и цели.

Одна постановка этой проблемы есть уже непризнание релятивистического ограничения: ибо задача науки в том, чтобы мудро отказываться от постановки неразрешимых проблем. При таком отказе падает и метафизическая проблема, ибо она всецело покоится на признании единого, и даже не только объективно-ценного, но объективно-сущего в мире добра.

Тогда вся задача этики ограничивается индуктивно-эмпирическими пределами: изучением чужих мнений о том, что добро и что зло, вне вопроса о том, что такое добро на самом деле ; не по чужому мнению, которое может быть и заблуждением, а верно, правильно, для меня приемлемо. Ибо не могу я принять неверное, неправильное. Эмпирик же не имеет права поставить этот вопрос. Ибо как только он его поставит и спросит: «а каково же верное понимание добра?» – так он тем самым выходит за свои пределы и становится, сам того не зная и обманывая себя, трансцендентальным исследователем [на самом деле ] 116.

Напрасно думать, что сконцентрировывающей, прессующей переработкой чужих заблуждений и мнений можно добыть истину; максимум этим путем можно найти бесцветное обобщение, отвлеченное от сомнительного и негодного материала.

Итак: этика как философия ставит вопрос об объективном едином добре. И первое, что она видит, – это океан противоречивых мнений. Отказаться от своей проблемы она не может. И возникает вопрос: как же быть с этим морем противоречий? Как сложилось оно? И не будет ли новое определение таким же субъективным мнением? И если нет, то где же гарантия, что это не так? И вот слагается антиномия.

Тезис: признание индивидуальным сознанием есть источник добра как добра .

Это значит, что если личная субъективная душа сама добрым и нестесненным согласием своим не совершит приятия чего-либо как действительного добра, то добро не добро и не может ни состояться в значении своем, ни осуществиться.

Обратимся к нашему собственному опыту. Правовая норма имеет для нас значение вне зависимости от нашего согласия и несогласия. А нравственная норма? Может ли нам ее кто-нибудь навязать? Допустим, что может. Кто же именно? Родители, учителя, начальство, церковь, государство?

А если кто-нибудь из этих лиц устанавливает для нас нравственное должествование, которого не приемлет наша душа? Ясно, что в этот момент мы одним непризнанием навязываемого аннулируем его значение.

Но: источник, одним непризнанием аннулирующий, может одним признанием устанавливать 117.

Кого можно «спросить» и «послушаться», когда встанет вопрос: «что есть добро?» и «чту я должен и чего не должен делать в жизни?». Где этот авторитет, голос которого лишил бы меня права на внутреннее духовное восстание и низвержение ?

Церковь пыталась установить этот нравственный авторитет в лице Христа, Сына Божия. И напрасно, ибо Христос никогда не говорил: «будьте добры, потому что Я это велю, а Я Сын Божий». Он говорил: «будьте добры, потому что доброта есть высшая прекрасность на свете, это – сам Бог». Но прекрасность доброты или любви Христос предоставлял каждому увидать или признать добровольно 118.

Эта свобода или добровольность признания, называемая Кантом автономией , составляет одну из основных существенных черт всей нравственности.

Совершенен ли тот, кто повинуется из страха? из выгоды? из уважения к другому человеку? из лени? Или совершенен тот, кто делает дело потому, что оно прекрасно, добро, хорошо и потому, что он это сам увидал и убедился. Спросите себя, и колебаний не будет. Автономность, самозаконность есть основная черта всей нравственности.