Вик Тор - Как жить человеку на планете Земля?

Гадамер: Основу языка образует способность слов, вопреки определенности своих значений, быть неоднозначными и в этой гибкости проявляется дерзость такого предприятия, как речь. Значимые моменты речи фиксируются только в самой речи, – причем они постоянно корректируют друг друга, выстраивая языковой контекст.

В языке заключена хранящая и оберегающая сила, препятствующая рефлективному схватыванию, укрывающая в бессознательном все, что в языке совершается. Уникальное свойство языка, часто утрачиваемое в переводе, состоит в том, что любое слово порождает другое слово, одно – пробуждается другим, открывая путь речевому потоку. Герменевтика стремится услышать то, что нам говорят. А это всегда нечто большее, нежели уловление смысла в отдельных словах: понимание речи не есть понимание слов путем суммирования значений слов шаг за шагом, – оно есть следование за целостным смыслом говоримого.

Виктор: Эти же наблюдения и выводы соотносятся Вами с языком живописи («Онемение картины»). Художник, иной раз, схватывает такую сторону жизни, которую только он один и может схватить, – и достигает при этом познания действительности, которое недоступно никакому мышлению. Как пример, Вы берете анализ картины Ван Гога «Крестьянские башмаки» М. Хайдеггером (Введение к работе «Исток художественного творения»).

Гадамер: Главное намерение философа в том, чтобы показать бытие художественного творения, как «манифестацию некой истины самой по себе:.. здесь есть не просто предмет, который можно использовать для самых разных целей, но нечто такое, чье бытие состоит в том, что оно «стоит в самом себе», – происходит как бы раскрытие, «разверзание мира». (Язык Хайдеггера называют мифологическим). Таким образом, художественное творение хранит нас от потери ощущения сути вещей. «Распахивается некая открытость, сокровенность, – вот в чем сущность заключенного в художественном творении становления истины. Художественное творение не просто раскрывает некую истину, – оно само есть истина, событие. Оно через собственное бытие становится со-бытием». С этим связано и то, что мы называем «онемение» при созерцании картины. Это вовсе не значит, что нечего сказать, – здесь нам приоткрывается нечто, что надо высказать, но для чего еще не найдены слова. Красноречие молчания.

Хайдеггер; Понимание, сознание вообще следует трактовать как бытийную способность человека (эволюционирующее «бытие является в просвете»): прекрасное в этом смысле существует и во внешнем, и во внутреннем и художника и рецепиента, – является его аспект, соответствующий этапу эволюции «бытия – в себе» и «бытия – в мире».

Виктор: Зедльмайер, напротив, развивает уже позицию Платона. Рассматривается конкретный мир идей, сотворенный Богом (в определенный момент) и существующий, по крайней мере, до конца этого мира, как основа этого земного мира и, тем более, художественного произведения. Видимо не предполагается эволюция какой – либо гораздо более общей субстанции типа Абсолютной идеи либо конгломерата миров и богов. В его рассуждениях она просто игнорируется.

Зедльмайер; Наглядность, выразительность образа предшествует не только бытию художественного произведения, но и бытию самой предметности (свойства эйдоса, качественного первоэлемента, воспринимаемого интуитивно без участия интеллекта, воли в творческом акте). Художественное произведение определяется исключительно как существующее уже только в мире сущностей и возникающее лишь отдельными чертами либо в воображении автора, либо в воображении зрителя. В таком виде оно не существует в реальности, – остается лишь след созидания (камень, дерево, холст, разрисованная бумага и т. п.). Причем в творческом процессе происходит ассимиляция художественных находок и отбрасывание до какой-то степени всего лишнего, – таким образом, произведение искусства развивается до тех пор, пока наглядный образ не обретет свое полное, в какой-то мере, выражение, – первоначальное видение работает как магнит и одновременно как сито, формируя самоопределение образа, его самосовершенствование.

Виктор: Кстати, гораздо ранее Фридрих Шиллер, как бы формируя эту точку зрения, разрабатывает понятия игры и эстетической видимости, увязывая при этом смысл бытия человека – художника с его творческим бытием.

Шиллер:Только в искусстве происходит действительное соединение чувственной явленности и логической видимости, вызывая наслаждение красотой. Следует подчеркнуть удовольствие творца, ибо игра есть источник искусства и одновременно явление, выражающее специфическую эту особенность его. Эстетическая игра – это свободная деятельность всех творческих сил и способностей человека, в чем он и находит особое наслаждение. Именно эстетическая деятельность завершает человека в человеке, – только она способна вернуть ему утраченные единство, всесторонность, полноту, гармонию. Время творчества минует и никогда не повторяется, – произведение после создания утрачивает свой ирреальный характер. И лишь при появлении достойного духа, способного воспринять это произведение, оно вновь как бы воссоздается в своей полноте и жизненности. Сама картина не меняется как вещь, – она меняется как феномен.

Виктор: Такой взгляд близок и Сартру.

Сартр:Произведение искусства есть ирреальное. Необходимо различать материальные средства искусства, например, холст, кисти, краски, – и художественные образы, которые и должны рассматриваться как истинные объекты эстетического восприятия, которые ирреальны, как всякий объект воображающего сознания. В процессе творчества художник не переносит на холст воспринимаемый объект, а создает лишь материальный аналог, восприятие которого может вызвать ирреальный эстетический образ у зрителя, обладающего соответствующими свойствами. Реальный объект искусства рассматривается только как некий аналог и не имеет эстетических характеристик сам по себе.

Виктор: Поэтому, ссылаясь на практику модернистской живописи, Вы отрицаете необходимость адекватного отражения чувственно воспринимаемой людьми действительности в произведении искусства.

Сартр:Эстетическое наслаждение связывается лишь с восприятием порождаемого воображением ирреального объекта.

Виктор: Итак, мы видим, что рассмотренные точки зрения Канта, Гегеля, Шеллинга, Хайдеггера, Зедльмайера, Сартра соответствуют различным аспектам их и нашего понимания онтологии и гносеологии эстетики.

Рационалист: Дальнейшие трудности интерпретации возникают, когда нужно объяснить словами свое понимание другому. Слово выполняет разные функции – и строго понятийную, рефлективную, и пусковую, мотивационную (последняя может играть решающую роль, запуская процессы интерпретации у слушателей). Талантливый интерпретатор может уловить и донести до сознания слушателей и то, что не осознавал, возможно, и сам творец (но может и исказить). Таким образом, один и тот же шедевр может иметь различные интерпретации, – какая же верна?