Виктор Тростников - Россия земная и небесная. Самое длинное десятилетие

Обе формы безбожного жизнеустроения реализованы в новейшей истории в самых разных местах земного шара. Они сменяют и свергают друг друга, разделяются в пространстве и во времени, вступают в смертельное противоборство, образуют коалиции в стремлении задавить друг друга числом, затем начинают мириться и «сосуществовать», но и в периоды примирения ведут взаимную подрывную работу, и каждая из них превозносит себя как идеал для человечества и ругает другую. И чаще всего бывает так, что стоит где-то воцариться одной из них, как часть населения тут же начинает мечтать о другой доле, что и используется политиками, специализирующимися на переворотах. Какая же из них объективно лучше? Этот вопрос поставлен неправильно, его надо задать иначе: какая из них хуже? Ответ будет такой: обе хуже. Ведь не надо забывать, что обе они – апостасия, а она в любом своем виде приводит к редукции – упрощению мировоззрения, эмоциональному обеднению, очерствению сердец, оскудению любви, ослаблению воли, потере мудрости и интуиции, упадку душевного тонуса – короче, к снижению качества жизни.

Иначе и быть не может. Добровольно отключившись от того Источника, о котором сказано «Им же вся быша», человек стал добычей своей легковесной природы и начал всплывать на поверхность бытия во всех своих проявлениях, в рассуждениях, в чувствах, в поступках. Однако механизмы этого обмельчания зависят от того, к чему привел апостасийный процесс – к управлению лжесловом или к управлению цифрой.

Лжеслово использует для овладения человеком такой тип редукции, как романтизм: редуцированную версию выполнения первой евангельской заповеди – аскетического служения, столь распространенного когда-то среди христиан. В подлинной аскезе человек служит Богу, который на небесах, Богу-Слову, без которого «ничто не начало быть, что начало быть» (Ин 1,3), и от Него же получает поддержку. В карикатурной аскезе, каковой является романтизм, человек служит выраженной в людских слогах идее, а поддержку черпает от своих единомышленников – ведь иной одушевленной внешней инстанции для него не существует. Как видим, здесь все материализуется и опошляется, неизменной остается разве лишь бескорыстность и самоотверженность служения. Все великие революционеры, ненавидевшие капитализм и боровшиеся за победу социализма, были и великими романтиками, не желавшими ничего лично себе и готовыми отдать жизнь за свою идею. Мы хорошо знаем, что это за персонажи. Лжеслово марксизма, обретя себе таких жрецов, как Ленин и Троцкий, утвердилось через них и их последователей сначала на одной шестой части суши, а потом и на более обширной территории «социалистического лагеря».

Ну а какой тип редукции избирает в качестве орудия захвата власти цифра? Нетрудно догадаться. Христианство жило двумя заповедями: любовью к Богу и любовью к ближнему (Мф 22, 37–39). Редуцирование первой заповеди, как мы сейчас видели, приводит к романтизму, но ведь можно еще редуцировать и вторую. Вот тогда мы и получим либерализм. Его метафизическая сущность раскрывается в его происхождении. Он произошел от христианского служения, называемого благотворительностью или милосердием. Человек, посвятивший себя подлинному милосердию, получает мистическую поддержку от Бога, который внутри него (Лк 4, 21). Апостасия ведет к выхолащиванию мистики, и служение получается совсем иным: теперь человек черпает поддержку не от Бога, находящегося в его душе, а от самой души, от тех естественных чувств, которые в ней рождаются по законам психологии. Конечно, чтобы поддерживать человека, эти чувства должны быть приятными, и одно из таких чувств возникает от сознания, что ты являешься защитником обижаемых. Его псевдоблаготворитель и извлекает из своей души, а это значит, что подлинным стимулом его деятельности служит честолюбие – если и не в смысле стяжания людской славы, то в смысле любования самим собой. Такой человек и есть либерал – выродившийся милосердный христианин. Вырождение имеет здесь столь же глубокий и необратимый характер, как и в случае романтизма, и тоже меняет все знаки на обратные. Настоящий благотворитель любит ближнего, а себя чаще всего ненавидит (Ин 12, 25), считая себя великим грешником и рассматривая свои добрые дела как форму покаяния. Либерал любит в основном себя, и заступничество за других, в особенности отстаивание их свободы, рассматривает как средство почувствовать себя великим праведником и восхититься собою. Понятно, что такой низменный стимул порождает и поверхностную благотворительность, в большинстве своем выражающуюся просто в призывах.

[…]

В свете сказанного становится понятной и социальная функция либерализма: либерализм есть фермент капитализма. Реакцию образования капитализма запустила Реформация, но без каталитического действия либерализма она протекала бы очень медленно. Именно поэтому либерализм все время идет рука об руку с капитализмом, а социализму он ненавистен. Мы, русские, видели и то и другое. Лет двадцать назад либералы сидели у нас по тюрьмам, а теперь они сидят в парламенте, который раньше был заполнен одними романтиками. И какой же вывод мы можем сделать из их сравнения? Только один: и первые и вторые – слуги дьявола. Торжество лжеслова и торжество цифры есть в конечном счете его торжество, ибо он жаждет уничтожить человеческий род, а оба апостасийных пути, по меткому выражению Шафаревича, ведут к одной пропасти. Путь, прокладываемый романтизмом, ведет к тоталитаризму и геноциду; путь, расчищаемый либерализмом, ведет к полной деспиритуализации человека, к его превращению в «потребительское животное». Нас сейчас повели по второму пути, и осознать его гибельность нам важнее всего. Если уже и американцы начинают упираться, сомневаясь в правильности этого пути, то нам и сам Бог велел делать это. Неужели у нас инстинкт самосохранения слабее, чем у них?

Суть опасности состоит в том, что цифра есть совершенно неадекватное средство регулировки людского бытия, ибо она способна регулировать только линейные системы, а духовная составляющая человека, хоть индивидуального, хоть общественного, существенно нелинейна. Чтобы управлять человеком, цифра должна его «линеаризовать» – вытравить из него духовность. Сегодня она изо всех сил пытается это сделать. Это значит, что если романтизм подталкивает нас к загону для скота, то либерализм тянет нас к скотской жизни вне загона. И не «чрезмерный» либерализм, а любой. Соответственно нам и следует к нему относиться.

В течение многих веков верховная власть в России принадлежала особо почитаемому лицу, торжественно возводимому на престол в главном Соборе страны и носившему титул царя. Он был формально неподотчетен в своих действиях ни иностранным владыкам, ни собственным подданным, и ему принадлежало последнее слово во всех важных государственных делах. Титул свой он носил пожизненно, а после его смерти его место занимал старший сын. Появление первого нашего царя было связано с освобождением России от татаро-монгольского ига в конце XV века, отречение последнего царя – с ее порабощением марксистской идеологией, представляющей собой своеобразную разновидность талмудического иудаизма. В протекшие между этими датами четыре с лишним века укладываются все наиболее значительные свершения нашего народа, превратившего за это время небольшое Московское княжество в могущественнейшую державу планеты, занимающую одну шестую часть ее суши.