Коллектив авторов - Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Лионардо . <���…> Я согласен с тобой, что более, чем кто-либо другой, именно отцы должны руками и ногами, всеми силами, всем своим старанием и благоразумием стремиться, насколько в их возможностях, к тому, чтобы дети были благовоспитанны и добропорядочны, как потому, что это на пользу самим детям – благовоспитанность в молодом человеке ценится не менее, чем богатство, – так еще и потому, что этим они послужат украшению и славе своего дома, отечества и самих себя. Благовоспитанные дети – похвальное свидетельство усердия их отцов. И считается, если не ошибаюсь, что для отечества лучше иметь граждан добродетельных и порядочных, нежели очень богатых и могущественных. И, разумеется, распущенные дети для отцов, не лишенных здравого смысла и не глупых, должны быть величайшим несчастьем не столько потому, что им отвратительна бесчестность и подлость детей, сколько потому, что – и в этом нет сомнений – испорченный сын многими способами навлекает на отца немалый позор, так как всем известно и понятно, насколько в воле отца семейства воспитать свою молодежь в целомудрии, благонравии, добродетельности. Не думаю, чтобы нашелся человек, ставший отрицать, что отцы могут сделать детей какими только пожелают. И как хороший и усердный наездник сделает кротким и послушным жеребенка, коего другой, нерадивый и не столь проворный, не сумеет взнуздать, так же и отцы заботливым обращением воспитают своих детей в добронравии и благоразумии. Посему не минуют великого порицания за нерадивость те отцы, дети коих будут отличаться не порядочностью, но распутством и злодейством.

Словом, первая забота и мысль старших [членов семьи] будет, как уже сказал Лоренцо, о том, чтобы молодежь их была сколь можно более украшена добродетелью и благими нравами. Между прочим, я бы посоветовал отцам в том, что касается детей, скорее иметь в виду благо семьи, чем суждение толпы, ибо в нем для добродетели, которую нужно любить и поощрять, нет места и укрытия. Поэтому я бы делал так, как ритор Аполлоний из Алабанды [159]: если юноши не казались ему вполне способными к красноречию, он, дабы они не тратили у него зря времени, отпускал их заниматься теми вещами, которые им наиболее подходили бы по природе. Пишут также о гимнософистах – живущем на востоке народе, почитавшемся у индийцев столь мудрым, что они воспитывали новорожденных не по воле и желанию отца, но по решению и усмотрению этих признанных мудрецов, в обязанности которых входило, наблюдая за рождением и [телесным] обликом ребенка, выносить суждение, насколько и к чему он более всего пригоден; к этому, по рекомендации сих умудренных старцев, ребенка и приучали. Если же дети оказывались для добропорядочной деятельности неприспособленными и негодными, то не находилось и человека, готового взять на себя расходы и труды [по их содержанию]; как сказывают, их бросали, а иногда топили. Таким образом, пусть отцы определяют ребенка к тому, к чему он пригоден, пусть внемлют они оракулу Аполлона, который ответил Цицерону: «Следуй, прилагая труд и старание, туда, куда влекут тебя твоя природа и твой талант» [160]. И, если дети оказываются готовы и способны к добродетели, к божественным деяниям, к наукам и достойным искусствам, к военным победам и славе, пусть они начинают заниматься, упражняться и изучать все эти вещи, стараясь с самого раннего возраста к ним приобщиться. К чему в детстве привыкнешь, с тем и останешься. А если вдруг либо по природным задаткам, либо по уму, либо по [телесной] силе, либо же по здоровью дети не будут пригодны к чему-нибудь значительному, им следовало бы давать упражнений поменьше и более легких, и пусть всегда им будут предлагаться упражнения достойные, доблестные, мужественные, которые они были бы в состоянии выполнить. А если дети не будут подходить и годиться для сих похвальных занятий, не будет от них пользы и в другом, пусть отцы поступают, как те гимнософисты: пусть утопят их в алчности, сделают стяжателями, воспламеняя молодых людей жаждой не славы и чести, но золота, богатства…

Адовардо . Это нас и угнетает, Лионардо, ибо мы не знаем наверное, какой путь был бы для наших детей наиболее доступен, а равно не можем как следует распознать, куда их влечет природа.

Лионардо . Я думаю, что для наблюдательного и заботливого отца не составило бы большого труда угадать, какая деятельность и какие подвиги манят и привлекают детей. <���…>

Не стоит сейчас говорить, сколь полезно и необходимо упражняться в любом возрасте, и прежде всего юношам. Посмотри, насколько крепче и здоровее ребятишки, воспитанные в деревне [и привычные] к труду и солнцу, по сравнению с нашими, росшими в бездействии и не на открытом воздухе, которым, по словам Колумеллы [161], даже смерть более ничего не в состоянии добавить непривлекательного. Такие они бледненькие, худенькие, с темными кругами под глазами, плаксивые. Поэтому полезно приучать детей к труду – как для того, чтобы были они крепче, так еще и для того, чтобы не оставлять их в бездействии и неподвижности, – [а также] ко всему, что подобает мужчине. И еще я одобряю тех, кто приучает детей терпеть стужу без головного убора и босиком, долго бодрствовать ночью, подниматься с постели до восхода солнца и кто в остальном дает им только то, что требует достоинство и что необходимо, дабы развить и закалить тело. Словом, детей следует приучать к подобным тяготам, тем самым делая их, насколько возможно, мужественными; однако скорее так, чтобы тяготы более шли на пользу и не приносили бы вреда, чем чтобы они были без вреда, но и без пользы. Геродот, сей древний грек, прозванный отцом истории, пишет, что после победы персидского царя Камбиса над египтянами были на месте сражения собраны останки многих убитых, которые, хотя затем со временем перемешались одни с другими [162], можно было легко распознать, поскольку черепа персов раскалывались от малейшего удара, черепа же египтян были весьма прочны и выдерживали удар любой силы; и объясняет сие большей изнеженностью персов, ходивших с покрытой головой, тогда как египтяне уже с детства приучались всегда оставаться – и под палящими лучами солнца, и под дождем, и росистым вечером, и ветреной ночью – с непокрытой головой. Рассматривая, какие следствия имел этот обычай, он говорит, что среди египтян почти нельзя было встретить лысых. Ликург, сей мудрый царь лакедемонян, установил, чтобы сограждане его с малых лет привыкали не к нежностям, но к трудам, не к веселому времяпрепровождению на площадях, но к обработке полей в деревне и воинским упражнениям [163]. Он очень хорошо знал, сколь великих результатов в любом деле можно достичь упражнениями! А среди нас разве нет таких, которые стали ловкими и сильными, хотя раньше были слабыми и ни на что не годными, таких, которые упорными упражнениями сумели сделаться превосходными бегунами, прыгунами, метателями копья, стрелками из лука, хотя раньше во всем этом были несведущи и беспомощны? Разве с помощью упражнений не сделал легкой и гибкой свою речь афинский оратор Демосфен [164], который, от природы имея невнятный, шепелявый выговор, набивал рот мелкой галькой и громким голосом декламировал на берегу моря? Это упражнение так помогло ему, что не было впоследствии оратора, которого слушать было бы более приятно, чем его, который бы говорил так же чисто и выразительно, как он…