Коллектив авторов - Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

однако у меня больший вес имеют Квинтилиан и Плутарх, которые говорили, что детей надо вести к честным занятиям не тумаками или розгами, но увещеваниями и разумными доводами. Побои рабам подобают, а не свободным [240]. Благородным детям и более всего детям государей похвалы и порицания старших больше приносят пользы, чем побои. Первые побуждают к честному, вторые удерживают от позора. Однако и в том и в другом надо соблюдать меру, чтобы ничего не делать слишком. Ведь дети, неумеренно хвалимые, важничают, а если их чрезмерно наказывать, надламываются и слабеют духом, с другой стороны, побои рождают ненависть, которая сохраняется вплоть до взрослого состояния. Но для того, кто учится, нет ничего более враждебного, чем ненавидеть наставников, которых, пожелай поступить справедливо, ты полюбишь не менее, чем сами занятия, и посчитаешь родителями не тела твоего, но духа. Такая любовь очень помогает занятиям.

О наставниках сказано достаточно. Теперь, на наш взгляд, надо посмотреть на то, сколько заботы следует уделить твоему телу. Тело ребенка стремится сохранить в последующее время те привычки, которые оно усваивает. Поэтому надо наблюдать, чтобы ребенка не кормили слишком изысканно, чтобы не разрешали ему спать или отдыхать более, чем необходимо. Мягкое воспитание, каковое мы называем снисходительностью, разрушает все силы души и тела. Надо избегать мягких перин; я бы не хотел, чтобы шелк облегал тело, иногда даже следует пользоваться грубой полотняной одеждой – от всего этого члены тела становятся крепкими и более выносливыми к труду. Так как ты от природы красивый ребенок, достойный скипетра, надо стремиться к тому, чтобы красоте отвечали жесты, чтобы в лице была сдержанность, чтобы не кривил рот, не высовывал язык, чтобы не изображал из себя пьяного, не подражал грубости слуг, чтобы нос не задирал кверху, а глаза не опускал долу, шею не склонял на ту или другую сторону, чтобы не держал руки как крестьянин и поза была достойной, а манера сидеть не вызывала насмешки… Итак, надобно при движении и в любой позе соблюдать достоинство. К этому проявляли много внимания греки, так что даже издали закон о жестах, который назвали хирономия. Его одобрял Сократ, полагал среди гражданских добродетелей Платон, и Хрисипп не забыл в своих наставлениях о воспитании детей [241].

Не стоит пренебрегать также некоторыми состязаниями, но надо выслушать наставников в этом деле, чтобы трудиться в них столько, сколько будет достаточно, дабы приобрести и соразмерное строение членов тела, а заодно и его крепость. Ведь хороший телесный облик в детях закладывает и хорошие основы старости. И так как правителю надлежит не раз участвовать в сражениях, мальчику, которого ожидают бразды правления, следует упражняться в состязаниях… В таком случае не будет неуместно, чтобы ты, кому часто придется сражаться с турками [242], научился натягивать в детстве лук, метать пращу, пускать стрелу, бросать копье, бегать, прыгать, участвовать в охоте, приобрести умение плавать. Послушай, что говорит Вергилий о детях италийцев:

Учиться тому, что можно делать честно, никак не позорно. Впрочем, я не запрещал бы мальчику игр, которые не являются непристойными. Хвалю и одобряю игру в мяч с ровесниками. Есть еще игра в обруч, есть и другие детские игры, которые не содержат в себе ничего позорного, их тебе иногда должны позволять наставники, чтобы таким способом сделать перерыв в работе и восстановить бодрость. Детям не следует всегда предаваться науке и серьезным делам, и не надо возлагать на них безмерные труды, от которых они падали бы обессиленные и к тому же, задавленные тяжелым грузом, небезропотно воспринимали бы науку. Ведь и растения питаются водой, даваемой в умеренном количестве, а если в большем, то они погибают. Тебе надо знать, что жизнь наша разделена на две части – на занятия и отдых: к примеру, бодрствование – сон, мир – война, лето – зима, трудовые дни и праздничные, облегчением труда служит отдых. Стало быть, не надо ни чрезмерно перенапрягаться в труде, ни излишне предаваться досугу. Ибо недруги наук, по словам Платона, – чрезмерные труды и сон.

Каковы должны быть телесные упражнения и игры мальчиков, которых ожидают бразды правления, ты знаешь. Теперь скажем о пище и питье. Скромная и умеренная пища, как пишет Иероним к Рустику, и телу и душе полезна. Итак, пусть налицо будут соображения принимать такую пищу и в таком количестве, чтобы и тело ею не обременялось, и свобода души не угнеталась. И хотя надо отказаться от пищи, которая может трудно перевариваться, однако следует предусмотреть, как бы ребенок, привыкнув к изысканной пище, не отвергал с презрением обычной… Тебе ведь не всегда придется оставаться в городах, надо будет бывать и в лагерях, в лесах, в пустынных местах, где придется питаться более грубой пищей. Мальчик так должен питаться, чтобы, когда потребуют обстоятельства, не отвергал мясо вола. К тому же такому будущему воину подобают обеды, которые могут сделать тело не изнеженным, но крепким. А если кто всегда ест за обедом сушеный виноград, миндаль, пищу, изготовленную из сахара, пищу из птичек, козлят, ягнят и вообще более легкую пищу, то благодаря каким именно кушаньям он сможет подняться и выздороветь, если начнет болеть?

Так как многих привлекает наслаждение от питья вина не менее, чем от еды, тебе следует остерегаться [его], дабы не стать любителем выпить или знающим толк в вине. Избегай всякого питья, которое может опьянить. Пусть питье будет умеренным, таким, чтобы оно не отягощало дух, но устраняло жажду. В детях много жидкости, наполненные молоком и кровью, они редко испытывают жажду. Нет ничего позорнее мальчика, жаждущего вина. Употребление вина, как сообщает Валерий [244], некогда было неизвестно римским женщинам. А что сказать о детях? Неужели мы потерпим, чтобы души детей безумствовали, неужели погубим растущий ум чистым вином? Хотя, по обычаю немцев, нельзя смешивать вино с водой, меня, однако, не убедить никакими доводами, что детям надо давать за обедом вино, не смешанное с водой. Мне известно, что некий человек из богемской знати приучал своих детей с детства, с самой колыбели поглощать много и часто одну лишь Мальвазию и Ривольти [вина чистые и высоких сортов]. Он так говорил: после того как дети станут мужами и будут много пить, никакое вино своим воздействием не лишит их разума. Возможно, так был воспитан Кир младший, который, убеждая лакедемонян вступить с ним в союз, говорил, что сердце у него гораздо крепче, чем у брата, ибо он и пил больше чистого вина, чем тот, и легче переносил. Глупая и пустая осторожность – напиваться всегда, чтобы иной раз не быть пьяным. Те, кто так воспитан, когда очень много пьют, не теряют ума, но ум сохраняют глупый и находятся в постоянном состоянии опьянения. Нет у них памяти, нет пылких дарований, жажды добрых искусств, нет стремления к славе и чести. Но чтобы не казалось, что мы боремся с теми животными, которым дать место среди людей, на наш взгляд, преступно, обратимся к Платону и послушаем суждение того божественного мужа о вине и питье вина. Платон мудро считал, что для восстановления трезвости вина не следует поглощать без разбора, но что души восстанавливают силы и приводятся в прежнее состояние умеренными и достойными перерывами во время питья. Всецело избегать питья вина не следует, так как никто не может достаточно надежно стать вполне воздержанным и умеренным, если жизнь его не испытана опасностями заблуждений среди недозволенных наслаждений. Ведь если тот, кому неизвестны все прелести и удовольствия застолий и кто вообще не принимает в них участия, случайно узнает эти наслаждения, придя по собственной воле, или приведенный случаем, или вынужденный необходимостью, он в скором времени неизбежно увлечется, плененный, и разум его и душа не сумеют устоять [245]. Поэтому мальчика надо защищать от зла вина не отказом от него, как делали египтяне, и не поглощением его допьяна, как нравилось богемцам, но силой и постоянным присутствием духа, и потребление его пусть сдерживается соблюдением меры. В таком случае пусть пиршества, происходящие в твоем присутствии, и в кушаньях и в питье сдерживаются и ограничиваются своими правилами. Умеренные без разнузданности, пусть они не мешают обязанностям души и тела. Пусть не будет там печали, нахмуренных лиц, пусть будет иной раз смех. Не одобряю Красса, который, как пишет Цицерон, смеялся в жизни один раз; Спаситель же, никогда не смеявшийся, был иного свойства, нежели человек. Пусть будет на пирах серьезность, но пусть она не исключает радости. Пусть будут наслаждения, но не ведущие к распущенности. Пусть будут удовольствия от музыки, но не несущие с собой ничего позорного.