Коллектив авторов - Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Воспитанию и образованию юношества Эразм посвящает ряд специальных работ. В 1512 г. выходят его трактаты «О методе обучения» и «О словесном богатстве». В первом изложен взгляд гуманиста на воспитание с помощью классического наследия; древние языки рассматриваются как единственный инструмент адекватной передачи культурного наследия. Знание, получаемое с их помощью, состоит из знания истины (вещей) и знания слов, функция воспитания – вести от слов к постижению истины, в них заключенной. Успешное постижение языка связано с обильным чтением хорошей прозы, а не с заучиванием наизусть грамматических правил. В другой работе – «О словесном богатстве» – Эразм дает учащимся антологию классических текстов и показывает этапы освоения языка того или иного автора (знакомство с его биографией, помещение творчества данного автора в определенное время и пространство, анализ текста, упражнения по композиции). Эта книга по грамматике для детей имела широчайшее распространение: за последующие 50 лет она выдержала более 30 изданий. А учебником для разговора по-латыни для детей послужили «Разговоры запросто» (или «Дружеские разговоры») (1518–1533), еще более популярные: только за полтора года после выхода первого издания они переиздавались шесть раз; в дальнейшем «Разговоры», постоянно Эразмом дополняемые, имели в 1522–1533 гг. 12 изданий и более сотни переизданий.

Самая значительная работа Эразма по воспитанию – педагогический трактат «О воспитании детей» (полное название «Рассуждение о воспитании детей сразу же (т. е. с самого детства) и свободным образом», 1529), посвященный сыну герцога Клевского Гильому. В этой работе Эразм высказал все свои главные мысли о воспитании. Абсолютная необходимость правильного воспитания для него в том, что воспитание – это путь формирования человека, а основной способ воспитания лежит через образование, развивающее и совершенствующее разум человека; в ходе образования путем знаний, формирующих нравственные качества ребенка, осуществляется в основном и моральное воспитание. Эразм остро критикует современную ему систему воспитания – семейное воспитание, школу с ее невежественными учителями и жестокими методами; одновременно он развивает мысль о том, какими должны быть воспитание и образование, какими качествами должны обладать учителя и какие они должны использовать методы, чтобы добиться успеха.

Небольшие фрагменты этого трактата были переведены В. М. Володарским и помещены в книге «Идеи эстетического воспитания» (М., 1973. Т. 1. С. 354–357). Ниже дан полный перевод трактата.

Если ты выслушаешь меня или скорее Хрисиппа, проницательнейшего из философов, то ты сразу же позаботишься с помощью добрых наук наставить своего ребенка, пока ум его еще свободен от забот и пороков, пока мягок и податлив возраст, пока душа за всем легко следует и ко всему пригодна и вместе с тем крепко хранит наставления. Поистине ничто мы так не помним в старости, как то, что впитали в юные годы.

И пусть тебя ни в чем не поколеблют голоса тех, кто беспрестанно твердит, что этот возраст, с одной стороны, не вполне способен к обучению, с другой – не в состоянии выдерживать трудности занятий. Ибо, во-первых, начала наук основываются главным образом на памяти, которая у маленьких, как я сказал, едва ли не самая крепкая. Затем, поскольку природа создала нас для познания, то занятия тем делом, семена которого природа-родительница как бы посеяла в нас, не могут быть слишком поспешными. К тому же некоторые вещи, знание которых необходимо также для взрослых, юный возраст, в силу особой склонности его природы, воспринимает гораздо быстрее и легче, чем люди старше; к примеру, буквы алфавита, практику изучения языков, басни и поэтические вымыслы. Наконец, почему считать непригодным к обучению тот возраст, который уже способен к моральному воспитанию? Что иное в противном случае будут лучше делать дети, уже умеющие говорить, поскольку ведь необходимо, чтобы они чем-нибудь занимались? Не гораздо ли полезнее тому возрасту играть в буквы, чем заниматься пустяками? Ты скажешь, что то, что делается в те первые годы, крайне мало значит. Но почему пренебрегать как вещью незначительной тем, что необходимо для дела очень важного? Зачем, далее, ту прибыль (сколь бы ни была она мала, а все же прибыль) намеренно упускать? Так вот, если крохотную частичку ты многократно будешь прибавлять к крохотной частичке, образуется куча, пренебрегать которой отнюдь не следует. Подумай еще и о том, что если менее значительные вещи изучает ребенок, то, став юношей, он в те годы, когда нужно было выучить ту малость, изучит более важные вещи. Наконец, занимаясь этим, он, по крайней мере, удерживается от тех пороков, которыми, как видим, нередко заражен тот возраст. Ибо никакое дело не поглощает всю душу человека полнее, чем науки. Несомненно, этой прибылью не должно пренебрегать.

Кроме того, даже если допустить, что из-за этих трудов убывает что-то из телесного здоровья, этот ущерб, на мой взгляд, прекрасно возмещается прибылью для ума. Ведь дух от умеренных трудов становится сильнее. А если здесь есть какая-то опасность для здоровья, то ее благодаря нашей заботе можно избежать. Для юного возраста надо пригласить такого учителя, который привлекает лаской, а не такого, кто устрашает жестокостью. С другой стороны, в этот период жизни существуют вещи, которые детям познать приятно и которые как бы родственны детским умам, изучать их детям – скорее игра, чем труд. Впрочем, даже и не столь слаб детский возраст, который более способен переносить труды по той причине, что лишен осознания того, что это труд. Поэтому если ты поразмыслишь над тем, до какой степени тот не человек, кто лишен образования, сколь быстротекуща людская жизнь, сколь склонна к дурному юность, сколь занят делами зрелый возраст, сколь бесплодна старость, к тому же выпадающая на долю столь немногим, то ты не позволишь, чтобы у твоего ребенка, в коем ты сам как бы возродишься, ускользнула невозделанной какая-либо часть жизни, в которой можно приобрести нечто значительное, дающее на всю [дальнейшую] жизнь большое благо либо удерживающее от зла.

После долгого бесплодия твоей жены, внушавшего отчаяние, ты, как я слышу, сделался отцом и притом отцом мальчика, в ком видны замечательные природные свойства, то есть всецело свойства его родителей, и если только можно что-то предсказать на основании таких отличительных черт и признаков, он, видимо, обещает быть человеком совершенной добродетели. И поэтому ты намерен позаботиться о том, чтобы мальчика, так много обещающего, как только он станет немного старше, наставить в добрых науках и обучить достойнейшим дисциплинам, воспитать и снабдить полезнейшими предписаниями философии: без сомнения, ты желаешь быть настоящим отцом [276]и желаешь, чтобы он [этот ребенок] стал поистине твоим сыном, чтобы воспроизводил тебя не только лицом и фигурой, очертаниями тела, но также был похож на тебя и дарованиями ума. Право же, я от души радуюсь необыкновенному счастью друга и равно весьма одобряю твое благоразумное намерение.