Арсений Чанышев - Курс лекций по древней и средневековой философии

Эклектизм - закономерное следствие скептицизма, который сделал антифилософские выводы из философского плюрализма, из различия и противоречия между школами философии, которых до Пиррона, Аркесилая и Карнеада было уже немало. Об этом прямо говорит первый троп "Агриппы" - "о разноречивости", где имеются в виду противоречия и разноречия в мнениях философов! по одним и тем же проблемам и вопросам. Отсюда естественное стремление преодолеть этот "грех" философии путем примирения систем и учений философов, путем отбора из их состава лучших их частей. Слово "эклектизм" поэтому и происходит от древнегреческого глагола "эклего", что означает "выбираю, избираю, отбираю", отчего "эклектикос" - "способный выбирать, выбирающий". Так что эклектик - тот, кто выбирает и отбирает, при этом подразумевается, что отбирается лучшее, а не худшее. Так что ничего предосудительного в исходном значении термина "эклектизм" нет.

Однако этот термин принято употреблять в предосудительном смысле, когда говорят, что эклектизм - беспринципное и непоследовательное сочетание учений, которые не могут без противоречия быть объединены в одном воззрении, а эклектика - ненаучный методологический прием, стремление соединить несоединимое, создавая лишенное органической целостности и жизнеспособности целое (что, конечно, не может быть сознательным намерением эклектика). Поэтому эклектические философские системы - не системы в полном смысле этого слова, ибо в них нет высшего синтеза, нет высшей точки зрения, которая позволила бы свести в единство разное, представить в качестве моментов одного учения то, что до этого выступало как будто бы непримиримым. Такой высшей точкой зрения для Платона была его теория идей, которая позволяла соединить в одно органическое целое и учение пифагорейцев о числах как сущностях, и учение атомистов о физической пустоте, хотя, конечно, принципиально материалистические и атеистические тезисы отторгались.

Древнегреческий философский синтез эпохи позднего эллинизма, когда философия утратила свой творческий дух, не мог иметь такой высшей точки зрения, дающей возможность произвести органический синтез, „а потому и оказывался эклектическим в дурном смысле этого слова, хотя необходимо отметить, что этот эклектизм выполнял ту положительную роль, что был преддверием действительно органического синтеза в будущем неоплатонизме. Вообще же древнегреческий эклектизм - симптом упадка европейской философии во II- I вв. до н. э. - проникает в ряды большинства тогдашних философских школ: академиков, перипатетиков, стоиков и даже скептиков. Меньше был затронут эклектизмом эпикуреизм - и это благодаря своей непримиримости и бескомпромиссности, а также благодаря своей замкнутости, отсутствия интереса к другим философским школам, как об этом говорится у Цицерона.

Академический эклектизм. История платоновской Академии похожа на мифического Протея, способного менять свой облик. Но эта Академия меняла не только и не столько внешний облик, сколько свою внутреннюю сущность. Как совместить в единой традиции Академию Платона с Академией Спевсиппа и Ксенократа, у которых возобладал идеалистический пифагореизм, а эту пифагорообразную Академию с Академией плоского практического морализирования пресловутого псевдофилософа Полемона, а все это вместе с Академией скептической? Теперь настало время эклектической Академии, для которой характерно стремление преодолеть глубоко проникший в нее скептицизм и построить учение о возможности достоверного мировоззрения, используя и аристотелизм, и стоицизм, стремясь к консенсусу.

Эклектическую Академию называли четвертой и пятой: "Было, как говорит большинство, три академии. Первая и древнейшая - из приверженцев Платона, вторая и средняя - из приверженцев Аркесилая, слушателя Полемона, третья и новая - из приверженцев Карнеада и Клитомаха, некоторые же прибавляют и четвертую - из приверженцев Филона и Хармида, иные говорят и о пятой - из приверженцев Антиоха" (Секст Эмпирик. Три книги Пирроновых положений. I. 220)116. Филон из Лариссы в Фессалии, ученик Клитомаха Карфагенского, сменил его на посту схоларха Академии в 110/09 гг. до н.э. и был академическим схолархом в течение 22 лет, пока не бежал из Афин в 88 г. до н. э., устрашенный разразившейся в 89 г. до н. э. войной Митридата VI Евпатора (133-63 гг. до н. э.) с Римом. Бежал он не зря, потому что римский полководец Сулла, штурмуя неосторожно примкнувшие к царю Понта Афины, сперва разрушил Академию ("...не хватало леса, Сулла принялся за священные рощи: он опустошил Академию, самый богатый деревьями пригород, и Ликей" (Плутарх. Сулла, XII)1, а затем залил кровью Афины (солдаты, "получив от Суллы позволение грабить и убивать, с обнаженными мечами носились по узким улицам. Убитых не считали..." (Плутарх. Сулла, XIV)2. Филон оказался в Риме, где он открыл свою философскую школу философии и риторики, эту школу навещал Цицерон, ставший приверженцем академического скептицизма Филона, Клитомаха, Карнеада, Аркесилая...

Филон стал отходить от скептицизма именно в Риме. Дело в том, что римлянам не мог импонировать безоглядный скептицизм Аркесилая, Карнеада и Клитомаха Карфагенского. Римляне были деятельными людьми, а деятельность и скептицизм несовместимы.

Сочинения Филона не сохранились. Поэтому мы можем судить об его взглядах только косвенно, на основании доксографии, в том числе и цицероновской. Цицерон высоко ценил Филона, называл его "великим мужем" (Академика вторая. 1.4.13), явно преувеличивая значение Филона из Лариссы в истории философии.

Филон сделал лишь небольшой шаг от скептицизма к догматизму. Об этом Секст Эмпирик сказал так: "Приверженцы... Филона говорят, что, поскольку дело касается стоического критерия, то есть постигающего (каталептического. - А. Ч.) представления, - вещи невоспринимаемы, поскольку же дело касается природы вещей, они воспринимаемы"3 (Три книги Пирроновых положений. I, 235). Это довольно темное свидетельство. Современный итальянский историк античной философии Джованни Реале находит в этом свидетельстве Секста Эмпирика два смысла: более узкий и более широкий. "Согласно первому, здесь сказано, что стоический критерий истины (постигающее представление) неправилен, а раз стоический, наиболее тонкий, критерий неправилен, то и ни один другой критерий истины неправилен, но все это не означает, что вещи объективно непостижимы, они только непостижимы нами. Согласно другой, более широкой, интерпретации фрагмента, он означает, что, хотя стоический критерий истины и неправилен, может быть другой, более правильный, критерий (например, платоновский), потому что по самой своей природе вещи и объективно постижимы, и познаваемы нами"1.