Иоганн Гёте - Учение о цвете. Теория познания

837. Женская молодежь держится розового и бирюзового цвета, старость — Фиолетового и темнозеленого. У блондипки — склонность к Фиолетовому и светложелтому, у брюнетки — к синему и желтокраспому, и склонность эта вполне правомерна.

Римские императоры были чрезвычайно ревнивы к пурпуру. Одежда китайского императора — оранжевый цвет, затканпый пурпуром. Лимонно — желтый имеют также право носить его слугп н духовенство.

838. У образованных людей замечается некоторое отвращение к цветам. Это может проистекать частью от слабости органа, частью от неуверенности вкуса, охотио находящей убежище в полном ничто. Женщипы ходят теперь почти исключительно в белом, мужчины — в черном.

839. Здесь не будет, однако, неуместным заметить вообще, что насколько охотио человек выделяется, настолько же охотно он любит теряться среди себе подобных.

840. Черный цвет должен был иапомипать венецианскому дворянину о республиканском равенстве.

841. Насколько пасмурное северное небо мало — по — малу изгнало краски, это, может быть, тоже возможно было бы исследовать.

842. Употребление цельных цветов, конечно, очень ограничено, зато загрязненные, умерщвленные, так называемые модные цвета обнаруживают бесконечное число отклоняющихся степеней п оттенков, из которых большинство не лишено приятности.

843. Нужно еще заметить, что при цельных красках женщины подвергаются опасности сделать не вполне живой цвет лица еще более тусклым, как и вообще опп вынуждены, желая состязаться с блестящей обстановкой, придавать цвету своего лица яркость посредством румян.

844. Здесь оставалось бы еще произвести приличную работу, именно оценку Форменного платья, ливрей, кокард и других значков, согласно установленным основоположениям. В общем можно сказать, что такие одежды или значки не должны обладать гармоническими цветами. Форменное платье должно бы обладать характером и достоинством; ливреи могут носить пошловатый и бьющий на Эффект характер. В примерах хорошего и дурного рода недостатка не будет, так как цветовой круг узок, и его уже достаточно часто пробовали применять.

Мнение человека по данному вопросу можно правильно понять- лишь тогда, когда знаешь вообще его образ мыслей. Это относится н к тому случаю, когда мы хотим проникнуть в сущность идей о научных предметах, будут ли то идеи отдельных людей, или целых школ и эпох. Вот почему история наук тесно связана с историей философии, но точно так же и с историей жизни в характера как индивидов, так и народов.

Греки, перешедшие к своим размышлениям о природе от поэзии, сохранили еще при этом поэтические свойства. Они практично и с живым чувством смотрели па вещи и ощущали потребность так же живо выражать действительность. Когда же они пытаются затем избавиться от нее с помощью рефлексии, они попадают, как и всякий человек, в затрудительное положение, желая обработать явления для рассудка. Чувственное об’ясняется чувствепным, то же самое — тем же самым. Они заключены в своего рода круге, в котором и гоняют необ’яспи- мое все время перед собою.

Отпошение сходства — первое вспомогательное средство, за которое они хватаются. Оно удобно и полезно, так как таким путем возникают символы, и наблюдатель находит нейтральное место вне предмета; по оно в то же время и вредно, так как вещи, которые хочешь схватить, сейчас же ускользают, и все разделенное снова сливается вместе.

Эти усилия скоро показали необходимость выразить, чтб происходит в субъекте, какое состояние возбуждается в созерцающем н наблюдающем человеке. Вслед за этим возникло влечение мысленно связывать впешнес с внутренним, что делалось подчас таким способом, который должен казаться нам странным, темным и пепонятным. Но справедливость не позволяет ставить пм это в укор, так как приходится признаться, что и с нами, нх поздпими потомками, бывает часто пе лучше.

Из того, что дошло до пас от инФагорейцев, мало чему можно научиться. Если цвет и поверхность они обозначают одним словом, то это указывает па хорошее в чувственном отпошепии, но вульгарное восприятие, закрывающее для нас более глубокое понимание способности краски проникать вглубь. Если они не называют синего, это снова напоминает нам, что синий цвет так близок к темному, теневому, что долгое время можпо было причислить его к последнему.

Мысли и мнения Демокрита вытекают из потребностей повышенной, обостренной чувственности, и склопяются к поверхностному. Признается ненадежность показаний чувств; это выпу- ждает искать способа поверки, по такового не находится. Ибо нместо того, чтобы, при родстве всех чувств, обратиться к одному идеальному чувству, в котором все они об’единяются, — вместо этого виденное превращается в осязаемое, самое острое чувство должно раствориться в самом тупом, стать благодаря последнему понятным. Отсюда вместо уверешюстн получается недостоверность. Цвета не существует, так как его нельзя осязать, или он существует лишь постольку, поскольку его можно было бы осязать. Поэтому и символы заимствуются у осязания. Как поверхности бывают гладкие, шероховатые, угольные и заостренные, так и цвета возникают из этих различных состояний. Но каким образом согласовать с этим утверждение, что цвет есть нечто совершенно условное, этого мы не беремся разрешить: ведь если известное свойство поверхности сопровождается известным цветом, то здесь не может не быть какого- либо определенного отношения.

Рассматривая Эпикура и Лукреция, мы вспоминаем то общее положение, согласно которому оригинальные учителя всегда еще чувствуют всю неразрешимость задачи и пытаются приблизиться к ней наивным, простейшим и ближайшим, какой представляется, способом. Последователи становятся уже дидактичными, а в дальнейшем догматизм доходит до нетерпимости.

В таком отношении и стоят друг к другу Демокрит, Эпикур и Лукреций. У последнего мы находим образ мыслей первых, но уже застывший в качестве исповедания веры и проповедуемый со страстпой партийностью.

Та недостоверность, которую мы отметили уже выше в этом учении, в связи с такой страстностью проповеди, дает нам возможность перейти к учению пирропнков. Для них все было недостоверно, как и для всякого, кто главное свое внимание направляет на случайные отношепия земных вещей друг к другу; н уж меньше всего приходится вменять им в випу то, что колеблющийся, мимолетный, едва уловимый цвет они считают ненадежным, ничтожным метеором; но и в этом пункте можпо научиться у пих только одному: чего нужно взбегать.