Коллектив авторов - История философии

В этой классификации нетрудно обнаружить спорные места. Так, недостаточно четкой является дифференциация материальных ценностей: нарушена последовательность их членения. Не нашлось в классификации места вещественно-предметным ценностям, которые являются материальным выражением уровня технологической культуры. Почему-то отнесены к разным группам обычаи и традиции, хотя обычаи образуют важнейшую часть традиций. Неубедительно выглядит также отнесение истории, представляющей собой объективный процесс жизнедеятельности общества, к идеальным ценностям.

Однако, несмотря на допущенные издержки, предложенная классификация является важным этапом в постижении аксиологического механизма становления общества. Особый интерес вызывают мысли ученого о ценностной детерминации процесса формирования белорусской нации. Приоритет здесь он отдает тем ценностям, которые называет моральными. Отсутствие национальной церкви и забвение некоторых традиций, замечает исследователь, негативно влияют на состояние белорусской нации. Но действие этих ценностей не является фатальным. Структурирующими элементами функционирования национального сообщества белорусов являются язык, обычаи, чувство культурной общности, история и традиции.

Большое значение Ластовский придает идеалам. Они одухотворяют субстанцию нации. Идеалы, констатирует он, у белорусов есть, причем как общечеловеческие, так и специфически национальные. Однако эти идеалы недостаточно эффективны, многие общечеловеческие идеалы демократического порядка народом просто не воспринимаются. Причину исследователь видит в том, что они облачены в чуждую культурной упаковку и потому далеки от насущных запросов народа. Ученый проницательно замечает, что необходима селекция общечеловеческих идеалов, критерием отбора при которой будут служить принципы национальной культуры. Отобранные идеалы надо синтезировать с оправдавшими себя в ходе истории национальными традициями. Государство как материальную ценность Ластовский считал весьма существенным фактором формирования и развития нации. Вместе с тем при наличии достаточно высокой степени автономии у национального сообщества он допускал возможность наращивания духовного потенциала народа вне национального государства.

Итак, на рубеже XIX и XX вв. в духовной жизни Беларуси произошел мощный выброс творческой энергии. Интенсивное межкультурное взаимодействие, высокое социальное напряжение, связанное с трансформацией цивилизационных основ общества, укрепление национального самосознания дали великолепный результат – художественно-философское осмысление проблемы человеческого существования. Появляется ряд блестящих литературных произведений экзистенциальной проблематики, авторами которых являются крупнейшие мастера слова Беларуси. Использование ярких художественных образов, широкое применение символов, стилистическое своеобразие средств выражения мысли как нельзя лучше подходили для выявления и описания тончайших нюансов сложной судьбы личности, субъективного отношения человека к антропосоциоприродной действительности и к самому себе. Тщательному многостороннему анализу подвергается в литературе вопрос о смысле нашего существования. Писатели склоняются к тому, что смысл жизни обладает сложной многослойной структурой. Однако ведущими его компонентами являются самоопределение и самоосуществление личности. Весьма обстоятельно на страницах произведений белорусских литераторов рассмотрены различные феномены бытия человека в мире, уникальное проявление и взаимодействие которых у каждой отдельной личности определяет ее индивидуальность и придает ей неповторимый колорит. Блестящее художественное решение находит у белорусских писателей также проблема ценностной ориентации личности. Из произведений Элизы Ожешко, Янки Купалы, Якуба Коласа следует вывод о том, что именно целостная система ценностей делает жизнь личности осмысленной, целеустремленной, духовно содержательной и социально значимой.

Судьбы советской философии противоречивы и во многом трагичны. Любая попытка дать единую оценку этим судьбам заранее обречена на неудачу, так как неизбежно будет упрощать этот сложный процесс. Многое еще нужно изучить, извлечь из архивов и личных коллекций, чтобы переосмыслить общеизвестное, уйти от распространенных предубеждений и общепринятых предрассудков.

Процесс этот труден, особенно в настоящее время, когда политическая обстановка и идеологическая коньюнктура вновь создают предпосылки для черно-белой трактовки.

Наглядным доказательством этого могут служить два основных подхода к оценке советской философии, представленных в современной литературе. Первый подход во многом апологетический, зафиксирован в итоговых работах советских исследователей, например в шеститомной «Истории философии в СССР», где с позиций догматизированного марксизма советская философия (точнее «философия народов СССР») рассматривается как вершина мирового философского развития, преодолевающая заблуждения и тупики западной немарксистской, буржуазной философской мысли (правда, сразу же следует подчеркнуть, что в этом издании много свежего, конкретного материала, плодотворных наблюдений, оценок и выводов, снимающих предубеждения и упрощения предшествующей советской историографии).

Второй подход к оценке советской философии сформулирован в последние годы и получает все большее распространение. Его сущность афористично выражена, например, философом И. Яхотом – «…подавление философии в СССР». Подобная точка зрения освещалась в специальных изданиях советской поры А.П. Огурцовым. Второй подход зачастую воспринимается явно некритически (прежде всего из-за политической предвзятости). Окончательный вывод его сторонников таков: «К началу 50-х годов можно говорить об окончательном подавлении философии в СССР, утверждении авторитарной идеологии сталинизма в советской культуре, философии, искусстве».

Таким образом, получается, что по мере приближения к 50-м гг. XX в. уровень философской мысли в СССР медленно, но неуклонно снижается, фактически аннигилируется под воздействием сложившегося тоталитарного режима, которому, естественно, не нужна критическая, свободная философия, но это вряд ли справедливая оценка данного периода. А последующие десятилетия? Их никак не охарактеризуешь исключительно как период подавления философской мысли. Однако отрицать факт идеологического гнета, зачастую принимавшего формы прямых репрессий, тоже бессмысленно. Трудно составить подлинный мартиролог советских философов (правда, следует оговориться, что среди них подавляющее большинство были марксистами). В истории развития философской мысли в СССР были и высылки (достаточно вспомнить «философский пароход» 1922 года, на котором под давлением властей покинули родину многие видные русские философы – Бердяев, Булгаков, Сорокин, Ильин и др.), и репрессии, и жертвы ГУЛАГа. Однако все это не дает основание для негативной оценки советской философии, которая становится все более распространенной и в бывшем СССР, и на Западе. Так, например, французская исследовательница Ф. Эпельбуэн, издавшая отдельной книгой во Франции в 1989 г. беседы с известным философом М.К. Мамардашвили, мимоходом, как нечто само собой разумеющееся, утверждает: «То, что называлось «философией» в СССР в последние десятилетия, не изрекло ни одного слова, заслуживающего внимания» [412]. И хотя сам Мамардашвили фактически разделяет этот вывод, отмечая «…не только систему подавления», но и привлекательность «…простоты тоталитарного мышления», его собственная духовная эволюция, о которой и идет речь, вынуждает французскую исследовательницу констатировать внутреннюю свободу Мамардашвили вопреки «идеологическому нажиму», сделавшую его «живым звеном в цепи классической традиции», т. е. оригинальным «философом сознания, изнутри преодолевшим тоталитарный феномен и претворившим его в экзистенциальную рефлексию». В итоге философское творчество Мамардашвили оказывается органическим звеном в развитии именно «советской философии» [413].