Элеонор Стамп - Аквинат

Если интеллектуальное согласие человека с положениями веры возникает, прежде всего, из стремления его воли к благу, представленному в этих положениях, то, видимо, нет оснований считать их эпистемологически обоснованными для этого человека. Чтобы вера была обоснованной, она должна отвечать определенным критериям. Верующий должен прийти к вере посредством надежного метода, вера должна правильно сочетаться с другими верованиями человека, приверженность ей не должна нарушать никаких эпистемологических обязательств, и т. п. Тем или иным из указанных способов, в зависимости от теоретико-познавательных позиций, которых мы придерживаемся, мы формируем суждения о том, оправдана ли вера и достоин ли верующий определенного разумного доверия, когда считает действительно истинным то, во что верит 24. Вообще говоря, Аквинат разделяет эти воззрения и принимает (в своей интерпретации) аристотелевскую эпистемологию 25. В случае веры эпистемологические соображения, судя по всему, вообще не играют у Фомы никакой значительной оценочной роли. Что же тогда предохраняет веру от произвольности? С другой стороны, если и существует способ опровергнуть эти обвинения:, то все же убежденность человека в обоснованности и истинности своей веры представляется в точности аналогичной той ложной и необоснованной, но твердой убежденности, с какой Кромвель, будучи смертельно больным, был уверен, что полностью поправится и по-прежнему будет возглавлять нацию.

Если вера опирается – по крайней мере, в широком смысле —

на действие воли, если объекта веры недостаточно самого по себе, чтобы побудить интеллект к согласию, то почему вере следует приписывать какую бы то ни было достоверность? Достоверность набора верований представляется заключенной в некоем эпистемическом свойстве этих верований или зависящей от него. Но, по мнению Фомы, достоверность веры есть следствие того, что воля приводится в движение объектом веры. Почему же Аквинат считает, что акт воли способен породить достоверность верований?

Аквинат считает веру добродетелью, которая приводит к совершенству как интеллект, так и волю. Но почему он так считает? Разве человек не может прийти к интеллектуальному согласию на основе соображений, которые сами по себе достаточны: для такого согласия, как это имеет место в познании? Видится что-то нелепое в том, чтобы приходить к интеллектуальному согласию в результате стремления воли к благу, а не в результате очевидности, приводящей в движение интеллект. Это так же нелепо, как нелепо было бы использовать швейную машинку в качестве груза, склеивая две части одежды и прижимая их машинкой до тех пор, пока не высохнет клей. Даже если: рассуждать в терминах Аквината, в терминах его теологии, есть некая несообразность в том, как он объясняет процесс прихода к вере. Коль скоро Бог всезнающ и всемогущ, коль скоро он есть творец и создатель человеческого интеллекта, ему было бы нетрудно дать интеллекту такой объект, который позволил бы тому прийти к согласию с вероучительными положениями на основе одних лишь истинностных суждений. Бог мог бы, например, сделать положения веры настолько очевидными, что они неизменно подвигали бы интеллект к познанию. Почему же Бог этого не сделал? И почему Аквинат считает, что вера, порожденная воздействием воли на интеллект, есть добродетель, приводящая интеллект к совершенству?

Возражение 1 распадается на две части. С одной стороны, говорится, что положения веры для верующего лишены обоснования, ибо согласие интеллекта с этими положениями обусловлено не побуждением интеллекта со стороны его собственного объекта, а стремлением воли к предъявленному в этих положениях благу. С другой стороны, данное возражение гласит, что если бы существовал некий способ обосновать верования, принятые и исповедуемые указанным путем, то такой способ, по-видимому, служил бы оправданием любых произвольных верований вообще.

Томистская метафизика блага дает ответ на первую часть этого возражения. Самый легкий способ убедиться в этом – сосредоточиться на каком-нибудь конкретном вероучительном положении, а именно на положении о существовании Бога. Хотя Аквинат считает, что это положение может быть познано естественным разумом, он также считает, что не все люди к этому способны и что те, кто к этому не способен, могут с полным правом придерживаться его как положения веры. (Относительно других вероучительных положений, например, о воскресении Христа, могут быть даны аналогичные, хотя и более сложные ответы) 26.

Чтобы сформулировать ответ на возражение в связи с утверждением о существовании Бога, нам нужно рассмотреть связь, прочерченную Аквинатом между бытием и благом. Центральный тезис томистской метаэтики гласит, что термины «бытие» и «благо» тождественны по референции, но различны по смыслу 27. Таким образом, выражения «бытие» и «благо» аналогичны выражениям «утренняя звезда» и «вечерняя звезда»: они относятся к одной и той же вещи, но имеют разный смысл.

Аквинат считает, что Бог, сущностным и уникальным образом, есть само бытие. Если исходить из этого метаэтического тезиса, нет ничего удивительного в том, что Аквинат, оказывается, считает Бога, сущностным и уникальным образом, самим благом. Если «бытие» и «благо» тождественны по референции, то везде, где имеется бытие, имеется и благо, хотя бы в некотором отношении и до некоторой степени. Поэтому в концепции Аквината даже худшее из творений, Сатана, дурно не абсолютно, но заключает в себе некоторое благо в некотором отношении. Однако здесь важно понимать, что отношение, которое усматривает Фома между бытием и благом, взаимообратимо. Присутствие блага подразумевает также присутствуе бытия.

Так вот, Аквинат считает метафизическое бытие чем-то более широким и сложным, чем простое существование в актуально сущем мире; поэтому утверждение, что там, где есть благо, есть и бытие, не подразумевает того упрощенческого вывода, что любая благая вещь, какую только мы в состоянии вообразить, действительно существует. Взаимообратимость бытия и блага у Фомы не подразумевает, например, что любая выдуманная благая черта существует, пусть даже неким особым или ослабленным существованием. Так что, когда речь идет о каком-то ограниченном благе, сколь бы точно мы ни разъясняли приписываемое ему свойство бытия, бытие этого блага, с точки зрения Аквината, тоже будет ограниченным и не обязательно включает в себя актуальное существование.

С другой: стороны, в случае совершенного блага дело обстоит иначе. Бытие, соответствующее совершенному благу, есть совершенное бытие, а Фома утверждает, что совершенное бытие включает в себя не просто существование, но необходимое существование 28. Если принять во внимание дентальный метаэтический тезис Фомы о бытии и благе, то окажется, что там, где имеется совершенное благо, имеется и необходимо существующее совершенное бытие 29.