Карл Кантор - Тринадцатый апостол

В зрелые годы – так, а что было в юности?

Россия «тянула» к себе юношу невероятнейше. А когда он оказался в первопрестольной, московские мытарства ошеломили Владимира. Разочарование пересилило заочное очарование. Он, свободолюбивый грузин и потомок вольного запорожского сечевика, объездил всю Московию. Маяковского леденила скука, сонность, робость фантазии, душевный холод, оглядчивость мечтаний, плоскостность пространства и медлительность желаний, упертость в традиционный быт, превращение женщины или в предмет поклонения, или потребления. Маяковский явился в Россию не приспосабливаться, а переделывать ее в соответствии с учением Христа и Маркса средствами искусства жизнестроения. Силой интеллекта и поэтической интуиции, опытом молодой жизни, такой, как оказалось, краткой, но такой насыщенной, Маяковский постиг то, что я называю двойной спиралью истории, ведущей от Христа к Марксу, и от Маркса к Христу. Став последователем учения Маркса, он никогда не отрекался от Спасителя, никогда не выступал противником учения первого коммуниста. Все было бы иначе, если бы он родился и вырос не в Грузии, которая омрачала его любовь к России. Обращаясь к ней, к России, как грузин, он отрекался:

Маяковский любил Россию, любил Москву, как Лермонтов, как Лев Толстой. Он мог бы вслед за Лермонтовым сказать о России как о своей родине:

Как это уместно теперь! Слава, купленная кровью, и темной старины заветные преданья шевелят у бритоголовых «отрадные мечтанья». Они и сегодня внушают мысль о славе сражающимся против чеченцев, против Грузии, подогревают чувства неприязни к людям «кавказской национальности» и к хохлам. Маяковский любил Россию, русских людей за то, что они первыми восстали против царизма, против капиталистического рабства, против печальных деревень, против изб, крытых соломой. Маяковский не преклонялся и перед грузинской стариной, если только она не была славой тех, кто нанес поражение царским генералам.

Говорят, что князь Олег назвал Киев матерью городов русских. Никаких русских городов, кроме городов Киевской Руси, тогда не было, и новые в будущем не предвиделись. Однако после падения Киевской Руси возникла Русь Московская, Московия, Россия. Претендуя на Украину, москали стали уверять, что Киев – матерь городов России – Москвы прежде всего. А это не так. В известном смысле «Москва есть дочь Киевской Руси». В таком разе Киев не матерь Москвы, а ее бабушка, старая-престарая. Украинец Маяковский приезжал ежегодно из Москвы в Киев, приезжал как москвич, москаль, а не украинец, навещал Киев, как бабушку, ласково, нежно, вспоминая ее жизнь от самого ее рождения.

КИЕВ

Маяковский приезжал в Киев и весной, и летом, и осенью, а выбрал для стиха зиму. Почему? Потому, что Киев – бабушка Москвы, а зима – бабушка времен года, потому еще, что зима белая – седая и чистая, потому, что зеленые лапки елей под белым снегом на сходе с горки Владимирской к Днепру такие мягкие, нарядные и доверчивые. И молчание их говорящее. Они рассказали поэту о языческом детстве Киева, о первых варяжских князьях Киева – Дире и Аскольде, которых язычники-киевляне не взлюбили, когда князья крещеными вернулись в город из поездки в Византию. Маяковский прилично знал историю Украины-Руси, конечно, не так, как Гоголь, но все-таки знал. Он знал, что со всей Руси славяне несли дары к еще языческим Диру и Аскольду. Он знал о главном восточнославянском божестве Перуне и о власти его над ширью Киевской Руси. Только, к сожалению, не знал, что Перун был и кавказским божеством и что запорожские казаки породнились с адыгейцами (черкесами), следуя путем Перуна. Язычество тогда, в отличие от современного неоязычества, не было националистическим. Принятие православия князем Владимиром было духовной революцией в жизни всего восточного славянства – и Украины, и России, и Белоруссии. Революция эта продолжалась не одно столетие. Крещение было не добровольным, а насильственным, не освобождающим, а закабаляющим, не бескровным, а кровавым. Именно об этом поведал Маяковский, не считаясь с благостными повестями о христианизации Руси:

Не очень-то покорствовали славяне. Бунтовали, восставали. Князь Владимир, другие князья Рюрикова рода и их варяжские (сиречь, германские!) дружины казнили тех славян, кто не желал отречься от Перуна и креститься в