Карл Кантор - Тринадцатый апостол

Мария Денисова.

Одесса, 1914 г.

Поэт отождествлял любовь с революцией. У Маяковского мысли о надвигающейся революции переплелись с мыслями о его поражении в любви. Именно об этом тетраптих «Тринадцатый апостол», по требованию цензуры переименованный в «Облако в штанах». Чуть ли не Мария невзначай подсказала это название. Появилось вступление, оправдывающее новое название.

А он и был таким – то бешеным, то нежным. Твердым и меняющимся, как сказал он о своем учителе рисования – Келене. Ученик стал таким же. По случайному стечению обстоятельств, сказал бы атеист, по предопределению Бога, как сказал Маяковский во «Флейте» в 1916 г., поэт знакомится с Бриками и читает им поэму о своей неразделенной любви к Марии. «Прислонясь к дверному косяку» (строчка Пастернака, написанная десятилетиями позже), поэт начинает спокойно, будто продолжая только что прерванный бытовой разговор.

Поэту, кажется, нездоровится. Его пробирает дрожь. И потому такими уместными кажутся первые слова поэмы. Как будто он просто сообщает о своем самочувствии. У Бриков возникает желание прервать чтение, усадить, успокоить, дать хины. Но уже поздно. Ураган набирает силу. Брики не были первыми, кому Маяковский читал «Облако», но либо он заново все переживал, как артист, вошедший в роль, либо чтение у него каждый раз вызывало приступ, подобный малярии, который сопровождается тяжелым бредом, галлюцинациями. Но какая, однако, логика была в этом малярийном бреде, какая сила переживаний, какая смена настроений и какая неутолимая жажда любви – как будто речь шла о жизни и смерти!

Мария не пришла ни в одиннадцать, ни в полночь.

А поэт продолжает ждать. И тут начинается бред, по диагозу врачей действительно характерный для малярии:

Когда ждешь возлюбленную, волнуешься, не знаешь, что предпринять, беспокойство изматывает. Она не могла обмануть. Только непонятно, почему поэт гадает, какая будет она, любовь, большая или маленькая. Они уже встречались. Понравились друг другу, нет, не понравились – влюбились, миловались, целовались, клялись. Слова поэта о том, что он не знал ее прежде – условность или оговорка. Знал и мечтал о браке. Это был не адьюлтер, а разгорающееся пламя большого чувства большого человека. Вот почему его трясет. Если бы не было столь упорного ожидания, если бы не было этой пляски нервов (назвать это просто поэтической «метафорой» на грани психопатии, значило бы исключить возможность такой напряженности чувства). В первом часу ночи (обещала в четыре часа дня, значит была уверена, что измученный ею ждет, и что она причинит ему боль своим внезапным уходом к другому).

Что же заставило Марию отказаться от своего обещания? Кого она предпочла Маяковскому? При всех своих достоинствах Маяковский не был завидным женихом для красивой, молодой женщины, не желающей полуголодной жизни (а свяжи она себя с таким поэтом, дойдешь до нищеты). Хотела мужа с твердым положением, неплохо, если и со славой. А что Маяковский? Пишет непонятные стихи, водит дружбу с такими же, как и он сам, поэтами и художниками, малюющими еще более невразумительные картины, чем он стихи, разъезжает с лекциями и чтением своих стихов по городам России, получает за свое творчество грошовые гонорары, учиняет скандалы с полицией, оставаясь под ее негласным надзором после отсидки в Бутырской тюрьме, не имеет ни кола, ни двора. Конечно, он красив, умен, статен, силен, высок, голосист, умеет заговаривать зубы, красиво ухаживать, с ним приятно прийти на вечеринку, чтобы подруги видели какого парня она себе отхватила. Но какой он муж, какой отец семейства! О том, что он будет знаменит на всю Россию, Мария не могла знать, потому что свою первую прославившую его поэму «Облако в штанах», возникшую благодаря их разрыву, Маяковский еще не написал. Узнала ли она о ней, читала ли, пожалела ли об уходе – неизвестно.

И все-таки именно ей мир обязан «Облаком». Где-то Маяковский вспоминает, что некая милая девушка назвала его «облаком в штанах» за его изменчивость, за то, что он, как облако, меняет тона, и это ему пригодилось для цензурного названия поэмы. Уж очень похожи ее уколы на претензии героини поэмы:

Может быть, и устоявшимся названием поэмы (по-моему, метким, образным) читатели тоже обязаны Марии. Ну, а что из себя представляла она сама? В своих любовных стихах поэты изливают свои чувства к возлюбленной, все равно достойна она страсти, ею внушенной, или нет. Но о том, какова она сама – почти ничего. Что можно сказать о героине благородной пушкинской элегии «Я Вас любил, любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем.»? Пушкин постиг женщин. Но в элегии нас занимает лишь то, как любит Пушкин. Так и у Маяковского в «Облаке». Мы узнаем о ее замшевых перчатках, которых Маяковский явно ей не дарил, узнаем о ее мечтах – «Джек Лондон, деньги, любовь, страсть» (уж коли ты писатель, стань таким, как американец). А он-то разве не видел, какая она? Джоконда, которую надо украсть (портрет Леонардо украли из Лувра в 1911 г., а в 1913 вернули). Реальным событием жизни поэта, рассказанным им в начале поэмы, было ожидание, ее минутный приход и уход. В ее отсутствие разыгрывается сцена ревности, от которой он не так давно зарекался. Душевная боль такова, что ему начинает казаться, что у него пожар сердца, и первый человек, к которому он обращается за поддержкой, – ну конечно же мама. Этот колебатель «основ мироздания» – какой он еще в сущности ребенок!