Артур Шопенгауэр - Избранные произведения

В совершенно особенном отношении находятся произведения искусства к свету: они приобретают двойную красоту в полном солнечном свете, при заднем плане голубого Неба, и производят опять совершенно иное действие при лунном оаете. Поэтому, при воздействии прекрасного произведения зодчества, всегда принимают в особенное соображение действие света и под каким небом строят. Все это, конечно, главным образом, основано на том, что только ясное и резкое освещение вполне выставляет на вид все части и их отношения; кроме того, я того мнения, что зодчество, подобно тому, как оно раскрывает тяжесть и косность, предназначено к откровению, совершенно им противоположной сущности света. Свет, воспринимаемый, задерживаемый, отражаемый большими, непрозрачными, резко очерченными массами, самым чистым и явным образом раскрывает свою природу и свойства, к великому наслаждению зрителя, так как свет есть самая радостная вещь, как условие и объективный коррелят самого совершенного созерцательного рода познания.

Так как идеи, доводимые зодчеством до ясной наглядности, суть нижайшие ступени объективации воли, и, следовательно, объективная значительность того, что зодчество нам открывает, сравнительно не велика; то эстетическое наслаждение при виде прекрасного и благоприятно освещенного здания будет заключаться не столько в восприятии идеи, сколько в соприсущем такому восприятию субъективном его корреляте, следовательно, преимущественно состоять в том, что при этом виде зритель отрывается от индивидуального образа познания, служащего воле и следующего закону основания, и подымается к роли чистого, безвольного субъекта познания; следовательно, в самом чистом, от всех страданий хотения и индивидуальности освобожденном, созерцании. В этом отношении противоположностью архитектуры и другой крайностью в ряду изящных искусств является драма, приводящая к познанию самые значительные идеи, почему в эстетическом оною наслаждения объективная сторона решительно преобладает.

Зодчество отличается от образовательных искусств и поэзии тем, что оно дает не снимок, а самую вещь: оно не повторяет, подобно им, познанную идею, причем художник снабжает зрителя своими глазами, а художник в этом случае только прилаживает для наблюдателя объект, облегчает ему восприятие идеи тем, что приводит действительный индивидуальный объект к ясному и полному выражению своего существа.

Произведения зодчества очень редко создаются, подобно остальным произведениям изящных искусств, с чисто эстетическими целями; скорее последние подчиняются иным, самому искусству чуждым, полезным целям, и тут великая заслуга зодчего состоит в том, чтобы провести и достигнуть чисто эстетических целей, при такой их подчиненности чуждым, ловко приноравливая их многоразличным образом к данной произвольной цели, и верно рассудить, какая эстетически-архитектоническая красота соответственна и соединима с храмом, какая с дворцом, какая с цейхгаузом и т. д. Чем более суровый климат увеличивает такие требования необходимости, полезности, строже их определяя и неизбежно предписывая, тем менее простора для прекрасного в зодчестве. В теплом климате Индии, Египта, Греции и Рима, где требования необходимости умеренней и слабей определялись, зодчество наиболее могло свободно преследовать свои эстетические цели. Под северным небом они были у него сильно пообрезаны: здесь, где требовались ящики, острые крыши и башни, зодчество, долженствовавшее развивать свою собственную красоту лишь в весьма тесных пределах, вынуждено было, взамен того, тем более украшаться заимствованным у скульптуры убранством, как это видно на готической архитектуре.

Если зодчество вынуждено терпеть такое большое стеснение от требований необходимости и полезности, то, с другой стороны, оно находит именно в них твердую опору, так как оно при большом объеме и дороговизне своих произведений и узкой сфере своего эстетического образа действия вовсе не могло бы удержаться, как изящное искусство, если бы в то же время, в качестве полезного и необходимого ремесла, не занимало прочного и почтенного места среди человеческих рукоделий. Недостаток последнего именно мешает другому искусству стать с первым, в качестве родни, рядом, хотя в эстетическом отношении его следует с ним сопоставить как прямое соответственное: я подразумеваю изящную гидравлику. Ибо то, что производит зодчество по отношению к идее тяжести, там, где она проявляется в связи с косностью, гидравлика производит по отношению к той же идее там, где к ней присоединяется, жидкость, т. е. бесформенность, легчайшая подвижность и прозрачность. С пеной и шумом летящие через скалы водопады, разлетающиеся в пыль водные брызги, высоким столбом возносящиеся фонтаны и зеркальные озера выражают идею жидкой тяжелой материи точно так же, как произведения зодчества развивают идею косной материи. В полезной гидравлике эстетическая не находит опоры, так как цели первой с ее собственными обыкновенно не совместимы и встречаются только как исключения, например, в водном каскаде фонтана Треви в Риме.

Что производят два упомянутых искусства по отношению к нижайшим ступеням объективации воли, то в некотором роде производит парковое искусство для более: высокой ступени растительной природы. Ландшафтная красота местности большею частью основана на разнообразия и соединенных на ней естественных предметов и затем на том, что таковые чисто выделяются, ясно выступают и тем не менее представляются в соответственной связи и разнообразии. Этим двум условиям помогает парковое искусство: тем не менее своим веществом оно далеко не владеет в такой же мере, как зодчество своим, и потому его действие ограничено. Прекрасное, которое оно представляет, почти целиком принадлежит природе; само оно (искусство) мало прибавляет, и, с другой стороны, оно почти бессильно против неблагосклонности природы, и где последняя действует не за, а против него, там его успехи ничтожны.

Насколько, таким образом, растительное царство, которое без посредства искусства всюду напрашивается на эстетическое наслаждение, составляет объект искусства, оно преимущественно относится к ландшафтной живописи. В области последней находится вместе с ним и вся остальная бессознательная природа. В натюрморте и живописи одной архитектуры, развалин, интерьера церквей и т. п., преобладает субъективная сторона эстетического наслаждения, т. е. наша радость заключается преимущественно не в непосредственном восприятии выраженных идей, но более в субъективном корреляте этого восприятия, в чистом, безвольном познании; ибо, между тем как живописец заставляет нас видеть вещи его глазами, мы в то же время получаем сочувствие и отголосок глубокого спокойствия духа и полного безмолвия воли, которые потребны были, чтобы так всецело погрузить познание в эти безжизненные предметы и воспринять их с такой любовью, т. е. в этом случае в такой степени объективно. Действие настоящей ландшафтной живописи в целом все еще в этом роде; но так как изображаемые идеи, как более высокие ступени объективации воли, уже значительней и более говорящи, то объективная сторона эстетического наслаждения проступает уже более и уравновешивается с субъективною. Чистое познание, как такое, становится уже не исключительно главным делом, а напротив, с равной силой действует и познанная идея, мир как представление на значительной ступени объективации воли.