Вадим Руднев - Новая модель реальности

В качестве примера того, что я имею в виду под расшифровыванием посланий реальности позволю себе привести пример из своей психотерапевтической практики, так как давно известно: то, что плохо видно в норме, обычно проясняется в патологии. Мой пациент страдал полиморфным психическим расстройством. В период гипомании к основному расстройству подключалась истерическая аранжировка. Пациент хвастался своими научными успехами, демонстративно ухаживал за женщинами и т. д. В депрессивной фазе истерические проявления сменялись навязчивостями. Они были весьма разнообразными, и пациент от них очень страдал. Я рассмотрю только одну из его многочисленных обсессий. Тот факт, что навязчивость – это зашифрованное послание бессознательного, – азбука психоанализа. Такие примеры приводил и блестяще расшифровывал Фрейд в лекциях по введению в психоанализ. В нашем случае пациент страдал среди прочего затруднением со сглатыванием. Ему, казалось, трудно было инкорпорировать какую-то субстанцию вместе с воздухом. Однажды мы выяснили, что, по его мнению (с которым нельзя было не согласиться), этой субстанцией и была его депрессия (интроекция, как известно, обычный механизм защиты при депрессии), которую здоровая часть его психики не хотела пускать внутрь. Проблема заключалась в том, что при сглатывании пациент должен был произнести какое-нибудь слово. Какое же слово? Здесь болезнь дала ему некоторую свободу. Он мог выбирать слово. Сначала он выбрал слово «плохо», но оно звучало пессимистично, и он его отверг. Затем он перепробовал десятки слов и в конце концов остановился на слове «ничего». Это и было, видимо, послание его бессознательного. Почему он остановился именно на этом слове. Здесь надо обратить внимание на то, что это слово он использовал одновременно как оператор и как предикат подобно тому, как мы используем слово «существовать». «Существуют ручные тигры», то есть «Для некоторых тигров (квантор существования) истинно, что они являются (то есть «существуют» как предикат) ручными». (Пример Дж. Э. Мура из его статьи «Является ли существование предикатом?») В нашем случае произнесение «ничего» было, прежде всего, оператором обсессии, оно просто означало «ничего»: «говоря “ничего”, я ничего не говорю, то есть ничего не интроецирую в себя». Но постепенно пациент заметил и сообщил мне, что это «ничего» обрастает большим количеством ассоциаций, которые он не мог не принимать во внимание, поскольку слово «ничего» в его внутреннем индивидуальном лексиконе стало самым частотным. Что же это были за ассоциации? С одной стороны, они подтверждали пустотность, «ничевойность» этого «ничего». «Ничего – это пустое место». Далее он вспомнил, как его психиатр имел привычку успокаивать его, произнося: «Ничего, ничего! Все будет в порядке». С другой стороны, «ничего» было предикатом негативного содержания. Оно означало, что он не может работать: «у меня ничего не получается», «ничего у меня не выйдет», «ничего хорошего» и т. д. Было и третий ряд значений – цитаты, в которые входило слово «ничего». Первая – из «Графа Нулина»:

Потом советская песня, которую когда-то исполняла Пьеха:

Потом строки из первой главы «Онегина»:

Это было метаописание его депрессии.

Далее, «Демон» Лермонтова:

Эти цитаты крутились в голове пациента, создавая невыносимую мешанину. Теперь, произнося про себя «ничего», он не знал, в каком именно смысле он его произносит: как оператор, как предикат или как цитату. Положение становилось критическим. К тому же пациент был тогда помешан на чтении книги Сартра «Бытие и ничто», которую он все время читал и ничего не мог в ней понять, не мог ее проглотить, интроецировать. Как проходило лечение, и чем оно закончилось? Вначале я предложил сосать леденцы или жевать жвачку, имитируя процесс еды, при котором он действительно глотал нечто, а не ничего, и ему дозволялось его болезнью не произносить слово «ничего». Это помогло, но временно. Потом я попросил его вдуматься в те смыслы, которые ему посылает «ничего», и выбрать самый позитивный. Он вспомнил слова своей тещи, которую очень уважал. Когда-то, узнав его депрессии, она сказала ему: «В сущности, ничего страшного с тобой не происходит». Я предложил ему мысленно ориентироваться на это высказывание. Это тоже помогло лишь временно. Настоящее излечение пришло, когда я предложил ему, в духе парадоксальной интенции В. Франкла, не сдерживать себя и повторять «ничего» столько раз и в тех смыслах, в каких ему хочется. Это возымело действие, и вскоре проблематика была исчерпана.

Утверждение, что реальность бессмысленна, равносильно утверждению, что никакой реальности вообще не существует. Почему? Я вообще не могу себе представить ничего лишенного смысла. Даже случайный набор букв имеет смысл – именно «случайный набор букв» и будет его смыслом. Имеет ли смысл слово абракадабра? Безусловно, имеет. Оно означает «нечто бессмысленное». Сама бессмысленность, таким образом, является просто обратной стороной смысла. Подобно тому, как пауза – лишь оборотная сторона звука, что активно использовал в своей музыке Антон Веберн. Другое дело, что смысл нам может быть не дан или непонятен, что мы живем в дефиците смысла. Мы говорим: «Ну какой в этом смысл?» или «Все, что ты говоришь, не имеет никакого смысла». «Бесцветные зеленые идеи яростно спят. Варкалось. Хливкие шорки пырялись на наве». Бред сумасшедшего. Какая-то неназванная вещь бессмысленна, не является сама собой, она просто не существует. Ее надо обозначить, облечь смыслом. Давид Самойлов:

Ж.-П. Сартр в книге «Бытие и ничто» писал: