Вадим Руднев - Новая модель реальности

Человеческая реальность оказывается постоянным переходом к совпадению с собой, который никогда не осуществляется [Сартр, 2000, с. 122].

Как можно понять мысль Сартра о том, что реальность стремится совпасть сама с собой? Есть очевидные «идеальные» фрагменты реальности, наполненные прозрачными, но неглубокими смыслами. «Я иду гулять». «Светит солнце». «Сегодня дурной день» (для тех, кто не знает, что это первая строка стихотворения Мандельштама). Каким же образом фрагмент реальности, в котором «я иду гулять», может не совпасть с собой? Кажется, что это происходит в том случае, когда он «не соответствует реальности», например, когда я не иду гулять, а лежу на диване и читаю книжку. На первый взгляд так оно и есть, но лишь на первый взгляд. Высказывание «Я иду гулять» не имеет никакого отношения к истинности и ложности. Допустим, мне звонит жена, а я в это время лежу на диване и читаю книжку. Она спрашивает: «Что ты сейчас делаешь?» Я отвечаю: «Я иду гулять». Я не сказал ничего ни истинного ни ложного. Я просто выразил свою интенцию. Даже если я на самом деле так и не пошел гулять, а остался лежать на диване, в другом возможном мире, соотносимом с моим, я все равно погулял. Сол Крипке писал: «Шерлок Холмс не существовал, но он мог существовать при других обстоятельствах». С тем же успехом он мог написать: «Вадим Руднев не гулял, но он мог гулять при других обстоятельствах». Так гулял я или нет? Как бы сказал Христос «Я гулял в сердце своем ». И когда вечером придет жена и спросит меня: «Ну как ты погулял?», то я могу ответить: «В одном возможном мире я гулял, а в другом – лежал на диване и читал книжку». Невозможно идти гулять во всех возможных мирах. Мы живем в мире многозначных и модальных логик, семантики возможных миров, мультиверсных вселенных. «Я гулял» и «Я не гулял» стремится к тому, чтобы совпасть с собой. Я нахожусь в состоянии перехода к совпадению с собой, но полностью этот переход невозможен. Почему же он невозможен? Существует Я, которое гуляет, и Я, которое лежит на диване. Обе этих возможности равноправны. В определенном смысле я могу одновременно гулять и лежать на диване, ибо время, как показал еще Джон Уильям Данн, многомерно [Данн, 2001]. В одном состоянии сознания я гуляю, в другом – лежу на диване. Просто наш язык не приспособлен к выражению подобного положения вещей. Можно сказать, что я одновременно гулял и лежал на диване за пределами логики обыденного языка. Что все это значит? По моему глубокому убеждению, лучшее определение того, что значит «быть», дал Уиллард Куайн: «Быть – значит быть значением связанной переменной». Переменная должна быть связана одним из кванторов – существования или всеобщности. Если приложить это определение к моему случаю, то можно сказать: «Осмысленно, что в некоторых возможных мирах (квантор существования) я одновременно гулял и лежал ни диване; и бессмысленно, что во всех возможных мирах (квантор всеобщности) я одновременно гулял и лежал на диване». В огромном количестве мультиверсных возможных миров я вообще не существую, подобно Шерлоку Холмсу. И дело не в том, что он вымышленный персонаж, а я реальный человек. Художественная реальность, в которой существовал Шерлок Холмс, кажется конечной, а «реальная реальность», в которой существую я – не конечной, открытой. Но это не так. Можно высказать бесконечное количество суждений о Шерлоке Холмсе. У каждого человека свой Шерлок Холмс и свой доктор Ватсон, свой Гамлет и свой Дон Кихот. Я же, наоборот, конечен, потому что умру в некоторых возможных мирах. Но в каком-то другом возможном мире мы можем встретиться с Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном и выпить с ними на брудершафт. Что из всего этого следует? Реальность одна на всех, но возможных миров бесконечно много. Реальность – это множество возможных миров. Могут быть аксиологические миры, деонтические, алетические и эпистемические миры.

Мне нравится гулять (аксиологический позитивный мир). Я терпеть не могу гулять (аксиологический негативный мир).

Я должен гулять (позитивный деонтический мир). Мне запрещено гулять (негативный деонтический мир).

И так далее. Вот почему я и моя реальность существуют в постоянном переходе из одного возможного мира в другой. С одной стороны, мне нравится гулять, с другой – мне запрещено гулять. Каков же мой актуальный действительный мир? Дело в том, что действительного мира не существует. Все возможные миры равно возможны. Например, мне сейчас кажется, что я лежу на диване и пишу книгу «Новая модель реальности». Но, может быть, в другом возможном мире я гулял по Бейкер-стрит с Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном.

Мы вольны выбирать тот возможный мир, который нам вздумается, без всяких ограничений.

Человеческая реальность является недостроенной в семантическом плане. Смысл приходит из будущего. Вот что писал по этому поводу Сартр:

Одним словом, я являюсь своим Будущим в постоянной перспективе возможности не быть им. Отсюда эта тревога, которую мы выше описали и которая приходит оттого, что я не являюсь в достаточной мере Будущим, которое я имею в бытии, и которая дает свой смысл моему настоящему; это значит, что я являюсь бытием, смысл которого всегда проблематичен [Сартр, 2000, с. 158].

Как связаны тревога, смысл и будущее? Любое послание приходит к нам из будущего. Даже если мы производим археологические раскопки и обнаруживаем табличку с надписью на незнакомом древнем языке, то для нас это послание пришло не из прошлого, а из будущего, так как в семиотической реальности, в которой мы живем, время движется в противоположном направлении. Обнаружившие эту надпись ученые полны тревоги, удастся ли им расшифровать это послание. То же самое происходит в обыденной жизни. Если я иду мимо двери, на которой написано «Вход воспрещен» (негативная деонтическая реальность), это вызывает у меня тревогу и непреодолимое желание войти и узнать, что там внутри; узнать смысл, который всегда находится внутри, потому что он интенсионален, и в будущем, которое проблематично. Я могу открыть эту дверь, не зная что меня там ждет (негативная эпистемическая реальность), или махнуть рукой и пройти мимо. Это как в вышеприведенном примере, когда я встречаю на улице девушку. Я могу подойти к ней и посмотреть ей прямо в глаза, а могу опустить глаза и пройти мимо. Люди, как заметил Пушкин, ленивы и не любопытны. Они проходят мимо своего будущего, остаются семантически недостроенными, спящими в смысле Гурджиева, существами. Но реальность, как мы отметили в предыдущем фрагменте, предлагает нам не одно будущее, а бесконечное число будущих возможных миров. Нельзя не выбрать никакое будущее. Человек, прошедший мимо двери, на которой было написано «Вход запрещен», или тот, который побоялся взглянуть в глаза девушке, закрыли себе один смысл, один возможный мир, но перед ними масса других полифуркаций. Осуществлять выбор из будущего, достраивать себя семантически, нам приходится не только в формате всей жизни, но и на каждом шагу. Что это значит? Например, в данный момент фрагмент этой книги, которую я пишу, является недостроенным, я не знаю, какое слово писать дальше. Я выбираю первое попавшееся слово – «заяц». Причем тут заяц? Я вспоминаю эпизод из жизни Пушкина, когда, узнав о восстании декабристов, он решил ехать в Петербург, но ему дорогу перебежал заяц, а так как он был чрезвычайно суеверным, он повернул назад, не достроил свой смысл. Что бы с ним было, если бы он приехал тогда в Петербург, – неизвестно. Но очевидно, что ничего хорошего не было бы. Другой пример: художник Федотов, автор знаменитой картины «Сватовство майора». Он заболел шизофренией, о чем свидетельствует его последняя картина «Игроки», его положили в больницу, он там простудился и умер. Если бы он не умер и продолжал писать картины, он мог бы стать русскими Магриттом. Но мы говорили о связи смысла, тревоги и будущего. Мы боимся будущего, колеблемся, какую тропинку выбрать. По какому пути пойти. Я думаю, что в будущем в средней школе будут преподавать семантику возможных миров, чтобы учить детей тому, что выборов будущего бесконечно много. Возможно, физика к тому времени продвинется так далеко, что возможно будет построить такие компьютерные программы, которые позволят проживать несколько жизней одновременно. Но дело даже не в этом. Дело в фундаментальном различии между тревогой и страхом. Тревога имеет принципиально творческий, креативный характер. Страх же парализует инициативу. Если бы я стоял перед дверью, на которой написано «Вход воспрещен» и испытывал страх, то я прошел бы мимо, если же бы я испытывал тревогу, то, скорее всего, вошел бы внутрь. В который раз я спрашиваю себя, зачем я вообще пишу эту книгу, и в который раз не знаю, что ответить кроме того, что не могу ее не писать. Pisci natare oportuit (Рыба должна плавать). Писатель должен писать. Еще мне почему-то пришел в голову афоризм Марка Твена: «Давайте жить так, чтобы даже гробовщику было жалко, когда мы умрем!» К чему я это все пишу? Впрочем, если не хотите – не читайте.