Александр Секацкий - Философия возможных миров

Что же мы, собственно, видим? Отслоившиеся тела, визуализирующие своеобразное присутствие персон. Эти тела не зависят от того, живы или мертвы те тела, от которых они отслоились. Хотя, пожалуй, некое нелинейное отношение все же существует: сначала восхищенные радуются, изъятие тел компенсируется фимиамом, но затем существование стареющих первоисточников начинает дискредитировать спасенные, отслоившиеся тела. Если бы кинообразы получили возможность действовать не по сценарию, они первым делом расправились бы со своими прообразами. Пока же круг их действий за пределами киноистории ограничен, они способны соблазнять, способны (и даже очень) оказывать влияние на тела всех «контактеров», внушая им моду, экспрессию, стиль и некоторым образом даже чувство.

Способность вступать в контакт и транслировать влияние – вот характерная особенность новых мертвых. Прежние мертвые неохотно являлись по вызову и влияли косвенно, через заведенные ими установления. Новые мертвые устанавливают свои порядки, не дожидаясь фактического отмирания первообразцов. Получается, что их ипостась в высшей степени пригодна для осуществления власти, неудивительно, что к ней прибегают политики и все так называемые медийные фигуры: таков, стало быть, один из предварительных итогов Первого загробного похода. Новые мертвые делегируют свою ипостась живым, и те уже не могут обойтись без нее в осуществлении своих социальных функций.

Это своего рода сложный товарообмен между тем и этим светом: сначала в Парадиз-синема делегируются тела избранных мира сего, затем эти тела делегируют способы своего существования (ипостаси). Такова, например, провинция телевидения, где тени состоят у сильных мира сего на посылках. Но даже и в этом формате повседневного делегирования, так сказать, рассылания гонцов, дело обстоит не так однозначно. Церемониальные мелькания в телеящике, конечно, будничны и несамодостаточны в отличие от настоящих кинопроектов (снаффов, по выражению Пелевина). Они, телекартинки, рассылаются каждый или почти каждый день, тени-стервятники наподобие перехватчиков клюют телеаудиторию, поскольку она им доступна, норовя клюнуть в темечко, но по большей части промахиваясь. Однако численность племени этих перехватчиков есть безусловный показатель могущества посылающих их. Это свита, состоящая из собственных удвоений, но не только из них, а еще и из прочей нечисти (или нечестии , как уместнее было бы сказать в данном случае), – теперь именно они и играют короля по преимуществу, создавая ореол звездного блеска. Присутствие в новостном телевидении есть тиражирование через миражирование – картинка, подсвеченная миражом. Обратимся вновь к первоисточнику миражирования по имени Парадиз-синема. Здесь ипостаси никому не делегируются, здесь они обитают у себя на том свете, являясь предметом зависти и подражания. В пределах ауры конкретного кинофильма потусветники виртуально бессмертны, за пределами же они оказывают воздействие на воображение и волю смертных. Это воздействие можно ближайшим образом расшифровать как зов, обольщающий и манящий: здесь, на том свете, прекрасно… Мы ждем вас здесь, попробуйте совершить усилия преображения, чтобы приблизиться к нам.

В противовес «зову бытия», воспетому Хайдеггером, это, конечно, зов небытия, но небытия как соблазна. Оказавшись здесь, на том свете, ты сможешь являться, причем для явления не нужно будет сомнительных спиритических сеансов с постоянной угрозой сбоя и нечитаемых помех: достаточно киносеанса. Соберитесь в полутьме во имя наше, и мы не замедлим явиться, а явившись, расскажем, что было и что будет. И что следует делать.

Помимо этого в содержание послания входит еще много интересного, например, сведения о том, как возрастают благополучие и могущество мертвых, по крайней мере, великих избранных мертвецов. Безвозвратно утерянный трактат Парменида, носивший название «О неравенстве мертвых», наверняка обретет новый смысл в благой вести из Парадиз-синема. И если живые в многовековой борьбе за равноправие добились определенных успехов, то неравенство мертвых, напротив, достигло уровня, неведомого даже во времена Хеопса. Обладатели фундаментальных гробниц-пирамид могли приравниваться к богам, и эта конвенция была, безусловно, действенной. Но причисление к лику живых им все-таки не светило, Нефертити могла только мечтать о статусе Мэрилин Монро или Греты Гарбо.

Кстати, любопытно, что обретение скромных средств домашней визуальности нисколько не выравнивает беспрецедентного неравенства мертвых: интернет-ролики – это песочные куличики по сравнению с пирамидами снаффов.

Тем настоятельнее, зазывнее зов, манящий с того света. В сущности, ему препятствуют две вещи: сопротивление посюсторонней телесности и фактор встроенного обновления.

Тело и примыкающие к нему атрибуты прекрасной соматизации могут быть слишком далеки и недоступны, а путь преобразования немногим легче аскезы христианских пустынников. Пожалуй, средневековые трактаты «О подражании Христу» в чем-то бледнеют перед горестным вопросом: «Где я, а где Ален Делон?»

Однако сегодняшняя революция в гламурной аскезе существенно ослабила действенность первого препятствия, зов мертвых вызвал новый расцвет гимнасических и мусических искусств. Состав их, разумеется, изменился и продолжает меняться – фитнес, ботокс, косметическая и пластическая хирургия. В целом сумму этих процедур можно охарактеризовать как ванны с мертвой водой; как будто Облако-рай, окутывающее Парадиз-синема, проливается дождями мертвой воды, имеющими то же предназначение, что и мертвая вода русских сказок: а именно приведение изувеченного или увечного тела в благообразный вид. Живой воды не предусмотрено, поэтому оживотворение заменяет простейшая анимация – так осуществляется обходной маневр Первого загробного похода.

Что касается фактора обновления, действенного множителя кинопроектов, то он скорее уберегает от неотвратимого проникновения в нас, зрителей, и, следовательно, может рассматриваться как своеобразный защитный бастион. Соблазн не успевает глубоко проникнуть, как тут же перебивается встречным или обгоняющим следующим соблазном: пока мертвые сражаются с мертвыми, живые получают передышку. Однако плотность миражного пространства тем самым возрастает, не следует забывать, что междоусобная война (а какая еще бывает?) есть имманентное свойство живой жизни, и если ее ведут между собой мертвые, то, похоже, мы действительно имеем дело с гибридизацией того и этого света.

Киносеансы отличаются от спиритических сеансов тем, что, во-первых, вызываются не духи умерших, а их особым образом проецированные тела, а во-вторых, тем, что вызванные по окончании сеанса не уходят, вернее, не совсем уходят, остаются на страже, наготове. И они, конечно, наставляют на путь истинный, в этом новые мертвые преуспели куда больше, чем прежние мертвецы. Та к было в Первом загробном походе, который завершился сооружением пирамид-снаффов. Там, на заоблачных высотах, а точнее, в облаках серебристой пыли (Облако-рай), жили звезды немого, черно-белого и, наконец, полноцветного и полнозвучного кинематографа, и люди приносили жертвы их светящимся, избавленным от старения телам. У Даниила Андреева в «Розе мира» нечто подобное называется затомисом : что ж, национальные затомисы суть виртуальные пирамиды национальных снаффов. Только этим новым персональным затомисом располагает не каждая цивилизация: Радж Капур со товарищи для Индии, обособленный советский кинопантеон, Ален Делон с Жераром Филипом для солнечной Галлии и один на всех Голливуд с огромной зоной покрытия.